Серия «Перламутровый сад» (1993–2013)

Стихотворения из серии «Перламутровый сад» были написаны с интервалом в 10 лет ко дням рождения моего друга, журналиста Андрея Корецкого — на его 25-летие, 35-летие и 45-летие. Подробнее можно прочитать здесь.

Также аудиоверсия стихотворения «Перламутровый сад-3» вошла в 2016 году в музыкально-поэтический альбом «Чужой ветер. Стихи и музыка».

1. Перламутровый сад (1993 г.)
2. Перламутровый сад-2. Десять лет спустя (2003 г.)
3. Перламутровый сад-3. Двадцать лет спустя (2013 г.)

 

Перламутровый сад

Андрею Корецкому на 25-летие

 

Белые облаки нашей мечты
В каждую осень мудрей и наивней.
Тихие реки прозрачной воды
Примут нас в дом и укроют от ливней.

Гул станет эхом дождя, песок —
Чистым стеклом, и уголь — алмазом,
И на одной из неровных дорог
Узел последний будет развязан.

На наших гербах — виноградная гроздь,
Зелень травы на уснувшей земле,
Как изумрудного инея горсть 1
На восьмигранном твоем хрустале… 2

* * *

В «мерсах» цвета «мокрый асфальт», в черных «фордах»,
В ярко-красных «тойотах» и «БМВ» цвета хаки
Кожаные мэны закуривают «Winston» и «Camel»,
Поглядывая на стоп-сигнал светофора.

Четырнадцатилетние мальвины с худыми коленками
Обсуждают, кто лучше в постели — Генка или Димка,
А Генки и Димки пишут корявыми буквами: «Пустых блоков нет!»,
Надеясь этим отвадить детвору, вертящуюся возле киоска.

Детвору провожают равнодушными взглядами
Небритые старики в пиджаках со рваными рукавами
И закутанные в разноцветное тряпье цыганки,
Сидящие у подземных переходов с чумазыми младенцами на руках.

Прыщавые сержанты в серой форме, прогуливаясь,
Лениво чешут потные подмышки.
Им ужасно хочется вон ту девушку в мини-юбке,
Но приходится околачиваться в толпе торговцев «Сникерсом».

Джентльмен в грязной футболке
Дотошно рассказывает молодому человеку из хорошей семьи,
Что к нему приехал из Краснодара старинный друг,
И что, мол, плохого в том, что они выпили бутылочку-другую?

А молодой человек из хорошей семьи слушает,
Стиснув зубы и устремив застывший взор
В ту сторону, откуда приближается
Грязный и помятый троллейбус.

Но в троллейбусе, где девушки в белых и сиреневых блузках
Стараются не коснуться рыбака с деревянным ящиком и спиннингом
И где пожилые дамы прокладывают путь мощными задницами,
Не найдется места молодому человеку из хорошей семьи.

Вернее, ему-то как раз найдется,
А на тротуаре останется старушка с посохом и узелком,
Беспомощно озираясь вокруг себя.
Она никому никогда не желала зла…

Такова жизнь, которую ты видишь из окна. 3
Отвернувшись от окна, ты садишься за стол…

* * *

… На восьмигранном твоем хрустале
Время поставило тайные знаки.
То, что замешено в белой золе,
Вырастет деревом Солнца во мраке.

Красные лошади мчатся в закат,
Новое утро очистило воды.
Копья отброшены. Берег покат.
Белые птицы укажут нам броды.

Колос надежды раскрылся зерном.
Желтые листья — янтарь сентября.
Сочная мякоть стала вином.
Тебе двадцать пять. Ты поднял якоря…

* * *

… Отвернувшись от окна, ты садишься за стол,
Задумчиво вертишь в руках карандашик
И созерцаешь блеклые обои
Серого подвального помещения.

Репортеры, пропитанные водкой, пивом и мартини, 4
Приходят к тебе, долго прикуривают от твоей сигареты,
Матерятся, плачут, жалуются на редактора,
Извиняются, прикладывая руку к груди, и снова плачут. 5

Ты сочувственно и ободряюще похлопываешь их по плечам,
Говоришь им: «Да ничего, Слава, все в порядке», —
Они уходят, а ты снова садишься за стол
И пишешь иронические и лирические статьи.

О принадлежности Веры Засулич к подпольной феминистской организации,
О побочном действии аспирина,
О разнице между «Вискас» и «Педигри-пал»,
О числе утопленников в этом сезоне и демографическом взрыве на Марсе,

О несчастной семейной жизни Керри Отис
И о моде на персидских кошек
Расскажет тебе старший шкипер «Летучего Голландца» Примо Сэкундо,
У которого не сегодня-завтра ты умудришься взять интервью.

Но десятитысячные тиражи офсетной печати
Вряд ли заменят тетрадный листок, исписанный красными чернилами,
Со стихами о ширазских слонах, о липах Летнего сада,
О чернокожих джазменах в манхэттенских ресторанах,

О мальдивских рыбаках, стремящихся к Нирване,
О хрустальных дворцах, подземных галереях и лодочке-туфельке, 6
Летящей через рифы рифм на морские просторы верлибра. 7
Перламутровый сад — твой остров серебряных сводов.

О тайных дверцах, где скрываются удачливые любовники,
О львиных шкурах, на которые льется кровь любовников неудачливых,
И о том, почему не спится художнику Анджело,
Никогда не узнают читатели «Голоса»…

* * *

… Тебе двадцать пять. Ты поднял якоря.
Ты поднял паруса, ты запомнил приметы.
Новое небо откроет заря —
Дерево Солнца, дерево света.

В синих волнах ты увидишь следы
Шедших на смерть королевских фрегатов.
Ты — ученик Полярной звезды,
Долог твой путь до пустыни закатов.

Ангел-хранитель, сын полной луны,
Посланный в бурю ветром попутным,
Легкий, как вздох, как весенние сны,
Вечное время подарит минутам…

* * *

… Никогда не узнают читатели «Голоса»,
По какому поводу собирались веселые, шумные гости.
Они спрашивали, сколько тебе лет, прекрасно зная, что три,
Говорили: «О, уже большой!» — и садились за стол.

Ты смотрел, как они хрустят маринованными опятами, —
Дяди в белых рубашках с галстуками через плечо,
Тети с накрашенными губами, громко хохоча, пьют красное вино…
Они говорили о салатах, а ты застенчиво смотрел на них из-за кресла.

Никогда не узнают твои читатели
И о том, как жаль тебе было собак,
Сбитых машиной или умерших от одиночества
На асфальтовых тротуарах провинциального города.

И о том, какие именно цветы — незабудки,
Одуванчики, а может быть, васильки —
Ты в первый раз подарил понравившейся девочке, —
Никогда, никогда не узнают читатели газет.

Люди, читающие твои статьи и заметки,
Яростно толкают тебя у прилавков гастронома,
Но они никогда не узнают, что ты — это ты,
Даже если ты опустишь воротник и снимешь шляпу. 8

И когда петроградские девушки, звонко смеясь,
Отправятся после третьей пары к своим петроградским ребятам, 9
Когда ты привыкнешь ставить запятые и тире, 10
Ты подумаешь: «Ах, почему мне не двадцать пять лет?»

Ты будешь дружелюбно встречать их — двадцатипятилетних,
Когда они придут в гости к бывшей своей учительнице, 11
И, выпивая вечером традиционную бутылку пива,
Ты вспомнишь когдатошний вид из окна:

Поглядывая на стоп-сигнал светофора,
Кожаные мэны закуривают «Winston» и «Camel»
В ярко-красных «тойотах» и «БМВ» цвета хаки,
В «мерсах» цвета «мокрый асфальт», в черных «фордах»…

* * *

… Вечное время подарит минутам
Белых ночей перламутровый сад.
В теплое, спелое небо закутан
Твой изумруд в девяносто карат. 12

Брызгами искр наполнится грот,
В страны болот улетит воронье,
И в плодородную землю войдет
Плугом стальным боевое копье.

Примут нас в дом и укроют от ливней
Тихие реки прозрачной воды.
В каждую осень мудрей и наивней
Белые облаки нашей мечты…

26 августа – 22 сентября 1993 г.

 

Перламутровый сад-2. Десять лет спустя

Андрею Корецкому на 35-летие

 

Тебе — тридцать пять.
Гребенщикову, кажется, полтинник. 13
Полтинник был и у тебя когда-то,
Но ты его пропил благополучно —
Когда Гребенщикову было сорок,
А ты был ягодкой опять…
Но то еще цветочки. (Были.)

Ты поднимал то паруса, то якоря,
Запоминал и забывал приметы,
Конверт нераспечатанный… 14 Еще
То по ноль пять ты поднимал,
А то и по ноль семь, случалось —
«Однажды в газете формата А3»…
А впрочем, не однажды. Суть не в том.
Ноль тридцать три — не твой формат. Увы.

(Еще хотелось вставить пару строчек
Про семьдесят четыре точка ру —
Да, видно, не судьба. И поделом.)

Температура — тридцать шесть и пять,
Но с арифметикой по-прежнему хреново. 15
Четырнадцатилетние Мальвины
Давно уже окончили ЮУрГУ,
А может, политехникум — тогда
До ягодок им надо доцвести.
Да и тебе бы тоже не мешало
Наскрести
Полтинник (хотя можно тридцать пять)
И выпить по ноль пять с заклятым другом —
Тебе, не резавшему руки. 16 ;-)

25 сентября 2003 г.

 

Перламутровый сад-3. Двадцать лет спустя

Андрею Корецкому на 45-летие

 

Сорок пять — половина прямого угла
Между прошлым и будущим эго.
В тебе умер (уже) Джозеф Пулитцер
И другой — неизвестный — коллега,
И на полупустынной улице,
Где набухла осенняя липкая мгла,
Себя чувствуя по-идиотски,
Ты картаво гнусавишь «по-Бродски».
Но прохожим твой месседж до фонаря,
А особо циничным — до лампочки.
Расстелив газету на лавочке,
Подсознательно ждешь октября,
Но уже понимаешь, что зря,
И листву ботинками месишь…
Так проходит за месседжем месседж.

С каждым годом всё подсудимее,
Ты плывешь по просторам верлибра 17
И, качаясь в сентябрьском инее,
С допотопным граненым стаканом
Сорок пятого, кстати, калибра
Ты стоишь — д'Артаньян д'Артаньяном.
Пьешь бальзам 45-градусный,
Но ни грамма, ни капли не радостный,
А когда-то бывал счастливым
От простого дешевого пива…

Тот, кто выключил песню в сердце твоем,
До сих пор не забыл, что ты помнишь о нем.
Он забавно топорщит усы, смех не глушит,
Он по-прежнему шутит: «Вы мне плюнули в Дюшу!» —
Но он не знает того, что известно тебе
О неравной предвыборной вольной борьбе
И о кратчайшем пути из точки А в точку Б —
Ночью, знаешь, все буквы серы.
Перебрав перевыборов с запахом серы,
Ты мечтаешь начать всё сначала,
Хотя дебют в 45 бывает только в «Кино»,
А не в этом унылом комиксе, но
Ты-то помнишь, что песня — звучала!

Ее струнные звуки и странные ритмы
В такт бесшумным каплям горячего воска
И пляскам нервных теней на неровной стене
Замирали на миг в дребезжащей струне,
Разрезали пространство, как хищные бритвы,
На беспечных волнах упоенного мозга
И затем растворялись необратимо
В облаках табачного дыма.

И теперь там, где цвёл перламутровый сад,
Лишь окурки, бутылки и гамбургский счет.
Дело было в Пенькове. Потом, говорят,
Дело было в Лужкове и ком-то еще.
Результат подковерной мышиной возни —
Вот он, как на ладони: подойди и возьми.
Эти черные сухие комочки
И есть
Нелюбимые некогда точки. 18
Их над урной на счет «раз-два-три» разотри
И вокруг посмотри:

В «мерсах» цвета «мокрый асфальт», в черных «фордах»,
В аккуратных хэтчбеках и элегантных седанах
Ухоженные девочки тычут пальчиками в смартфоны,
Поглядывая на блок климат-контроля.
В полутьме ресторанов уже ждут их женатые бойфренды:
Коучи, девелоперы, реселлеры и топ-менеджеры —
Любители беспроводных технологий и анального секса,
Прикрывающие дипломами отсутствие духа.

Наркоманы, пошляки и сладострастные тролли,
Ценители женского мяса и мужского императива,
Уверенные, что мужик на ста долларах — президент США,
И что популярность — синоним успеха,
Они тараканы Вселенной, они живут низачем,
У многих из них нет даже имен: они гости.
Двадцать лет назад они еще были людьми, но всё изменилось:
Теперь они — аудитория, звено в пищевой медиацепочке.

Но за ними, если присмотреться, можно увидеть других —
Тех, кто не пропивает жизнь и не изменяет жене,
Не брызжет слюной в Интернет, не торчит на диетах,
Кто делает подарки просто так и приходит на помощь.
Это добрые, светлые, скромные люди:
Миллионы хороших людей с прекрасной планеты.
Они живут среди нас, и когда ты увидишь их, то сразу поймешь,
Чем на самом деле был твой перламутровый сад…

Сентябрь 2013 г.