Перейти к основному содержанию

Nero (1992)

Рубрика
Фото Ольги Ясинской.
Фото Ольги Ясинской.

Поздний вечер. Провинциальная гостиница. Хозяин — порядком засаленный человек в ветхом камзоле. Незнакомец — средних лет, в плаще, со шпагой на боку. Рядом с Незнакомцем — большой черный пудель.

Хозяин

Как вас зовут, сэр?

Незнакомец

Всяко. Все равно
Ты будешь звать не иначе как сэром.

Хозяин

Но ваше имя?

Незнакомец

Имя? Гм… Оно
Длинно… А впрочем… Напиши-ка «Неро».

Хозяин

И хорошо. Движение пера —
И вот ваш ключ. Прикажете ли ужин?

Незнакомец

Нет.

Хозяин

Добрых снов, сэр Неро, до утра!
Всегда к услугам вашим, если нужен.

Незнакомец собирается идти. Хозяин извиняющимся жестом останавливает его.

Хозяин

Надеюсь, сэр, собачка не шумна?

Незнакомец (хмуро)

За триста лет не взлаяла ни разу.

Хозяин (смутясь)

Простите, это он или она?

Незнакомец (хмуро, почти зло)

Узнаешь в свое время. Не все сразу.

Поднимается по ступеням. Черный пудель идет за ним, посреди комнаты оборачивается, некоторое время пристально смотрит на Хозяина, затем бежит догонять Незнакомца.

Хозяин (бормочет)

Ну и глазищи — чисто два огня!
Таких я в жизни не видал. Однако,
Ишь, как сверкнул глазами на меня!
Как будто человек, а не собака!

Уходит, вполголоса напевая «Вернись, вернись, моя любовь…»

* * *

Бедно обставленная комната. Незнакомец стоит, скрестив руки, все так же в плаще и даже не отцепив шпаги. Черный пудель лежит в углу и не сводит глаз с Незнакомца.

Незнакомец

Опять расшита золотом, луна
Отплясывает свой безумный танец…
Я снова здесь, у грязного окна —
Неведомый, забытый чужестранец.
Итак, я снова здесь. Полсотни лет
Состарили, обветшили домишко,
И прежнего хозяина уж нет…
О, тот меня узнал бы, даже слишком!

Ходит по комнате, прислушиваясь к скрипу половиц. Останавливается у стены и долго смотрит на нее. Задумчиво касается рукой.

Вот тут был след от шпаги.

(усмехнувшись)

С того дня
Хозяин не совал свой нос без стука
И за три мили обходил меня:
Ему, как видно, впрок пошла наука!
А я — я снова здесь. Пятно луны
Вычерчивает в небе знак вопроса.
Ее глаза безумия полны —
Безумия мятежного колосса.
Луна… Луна… Забыть бы о луне!
Но память, этот бесталанный зодчий,
Храм времени построила во мне
Холодным океаном лунной ночи.
И в этом храме служит мессу он,
Мой черный гений, воин Люцифера,
А я железным роком принесен
На жертвенный алтарь. Не так ли, Неро?..
Ты все глядишь, проклятый черный пес…
Ни слова, ни полслова, ни намека
На слово никогда не произнес,
Немое и всевидящее око…
В бездушии удушливых болот,
В азарте сумасшедшего потока
Я жизнь читал на сотни лет вперед
По нотам трамонтаны и сирокко.
Сегодня ночь сгорания дотла.
И что я вижу? — отзвук баркаролы,
Прохладная вода, густая мгла
И черный силуэт ночной гондолы.
Венеция! Далекая страна,
Где лодочник нас тешил гондольерой…
Но вот опять — луна, луна, луна
Тяжеловесной, пыльною портьерой
Ворочается в теплой тишине,
Как хриплый голос Марко-гондольера.
Она не спит ни в сонной пелене,
Ни в бешеных ветрах — ты слышишь, Неро?
Ты слышишь все, проклятый черный пес.
Блестят в твоем насмешливом оскале
Слова, которых я не произнес,
Мечты мои, что, не созрев, упали
И брошены безжалостной рукой
Под ноги свиньям… свиньям… Ненавижу!
Ты все молчишь? Молчи! — и черт с тобой!
Сгустилась темень в муторную жижу
И оплела зловонным пауком,
Околдовала мерзостною гнилью,
И, дьявольским чудовищем влеком,
Я наконец-то вижу пасть могилью.
Но триста лет! Три жизни трех веков,
Три камня на измученную шею
Легли, и тяжелее всех оков
Года: они на мне — стряхнуть не смею
И не могу; я врос в мои века,
Не сбросить кожи, не стряхнуть обличья.
По прихоти злорадного стрелка
Пронзен насквозь тупой стрелой, как дичь, я.
Но добрый Бог спасет меня. Стрела
Исчезнет, и окончатся мученья.
Настала ночь сгорания дотла —
Мне в эту ночь обещано прощенье.
А мне ли ждать прощения небес?
Вот я смотрю, смотрю туда, где небо:
Застлал собой мой молчаливый бес
Сияние далекого Денеба.
И светлый ангел не поможет мне —
Химера, бестелесная химера.
Кровавый сад на крепостной стене
Расцвел ночным костром. Ты видишь, Неро?
Ты видишь все, проклятый черный пес.
Ты видишь все, бесовское отродье.
В кристальный блеск оледеневших звезд
Я отпустил ненужные поводья.
Но вышел срок, и завершен галоп.
Вдали блистают мутные зарницы.
Бесхитростный, тупой дощатый гроб
Поставит точку на моей странице.
Луна… Последний шаг на эшафот.
Окину взором мир — такой знакомый
И до тоски прощальный мир… Ну вот,
И до предсмертной я дожил истомы!
Пришел конец залатанной стезе.
Кому сказать «Не поминайте лихом»?
Увы! Я пережил своих друзей,
Лакеи спят на дне морском и тихом.
Один, один! Мне объявили шах.
Ничьей не будет, будет пораженье.
Совсем один. Осенняя душа,
Промозглый ветер, листопад и тленье.
Моя душа не призрачный фантом,
Не горький сон, не судорога света.
Она глядит ощерившимся псом,
Как зарево, как запах фиолета.
И эта ночь не дрогнет ветерком,
Вся затаясь в предчувствии чего-то.
Итак. Я миновал последним днем
Последние ступени эшафота.
Но триста лет! Возможно ли забыть,
Отринуть и сказать: «Я их не прожил»?
Скорей канат, как слабенькая нить,
Войдет в ушко игольное. По коже
Мороз, в крови — расплавленная сталь,
А в сердце свил гнездо угрюмый ворон.
Слабеют руки… Зыбкая печаль
Прокралась в эту ночь бесшумным вором.
Torino! Ты давно уже забыл
Безбожно удалого кондотьера,
Плевавшего на кружево судьбы
С испанского коня. Ты помнишь, Неро?..
Ты помнишь все, проклятый черный пес!
Горела тьма, и в лунной колыбели
Багровый скорпион тебя принес
К костру синьора Паоло Джемелли.
Прозрачный вечер тает за спиной,
Раздергивая нити первоцвета.
Его напев волшебный, неземной,
А взгляд тяжел, как дуло фальконета.
Его дыханье — бешеная тень,
Его слова — полубезумный шепот,
Он мечется кругами на воде
Под крышкой заколоченного гроба.
Кромешный рай в безмерности времен,
Мучений — буревестников эпохи,
Грядущей девятью кругами ада,
Очерченного бессловесным Неро.
Canaglia! Ты увидел мою душу
Глубоким эхом, каменным колодцем
С ледяной водой. Пошлешь плевок —
И ждешь, diamine! — ждешь услышать плеск.
Но нет! Тебе никогда не достать
До дна и не одержать победы!
Хозяин! Эй! Как там тебя!
Хозяин! Огня!
Diavolo, дым… Откуда этот дым?
Черт! Черт! Черт! Черт!
Этот дым — он снова… О-о, Неро, ненавижу тебя!
Черт! Черт! Черт! Черт!
Зачем?! Неужели я не заслужил забыть,
И чтобы могучая рука вырвала из моей памяти
Этот дым и запах горящей плоти…
Эльвира… Эльвира! Где ты? Я ненавижу тебя!
Я люблю тебя… Где ты, Эльвира, ненавижу!
Господи, дай мне силы стерпеть этот дым!
Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!
Эльвира…
Хозяин!!!
Огня! Хозяин!..
А-а! Кони! Это же просто кони!
Нет, нет! Нет!
Fermatevi, per piacere, fermatevi!
Нет, я не могу! Ненавижу!..
Хозяин, черт тебя подери! Огня!..

Обнажает шпагу. Несколько мгновений смотрит на дрожащее острие, затем с криком отчаяния бешено размахивает клинком. Звон разбитого стекла… Треск и грохот деревянной кровати… Беспросветная тьма…

* * *

В приоткрытую дверь робко заглядывает Хозяин и испуганно смотрит на вонзенную в пол шпагу.

Хозяин (жалобно)

Прошу прощения, сэр Неро, но
Уже довольно поздно. Вот, извольте, —
Часы бьют полночь.

Джемелли (поднимаясь с колен)

Да. Все ближе дно —
Роскошный бархат в нитевидном золоте…

Хозяин

Простите, сэр?

Джемелли

Лицо зимы сине,
Печатью заколдована пещера,
Но покрывало сброшено с нее…

Хозяин (вполголоса)

Какой здесь скверный запах…

Джемелли (услышав)

Это сера.

Хозяин, перекрестившись, исчезает за дверью.

Джемелли

Чернеет злоба, пенится рекой,
Чтоб вылиться и в улицы, и в лица.
Мой Бог, прими меня и успокой,
От совести не спрятаться, не скрыться
И не исчезнуть в темный лабиринт,
Не раствориться в гулких коридорах,
И в сонный мир довольства и перин
Мне не уйти от жгучего укора.
Прощай, мой сад. В душистых кружевах
Твоих цветов земля суха, как слезы
Бесцветных глаз. Тоска и вечный страх —
В моей душе гниющие занозы.
Господь, не помешай мне в этот раз
Шагнуть под занесенную секиру.
Я выпил жизнь, как яд. И я угас.
Я больше ничего не должен миру.
Эльвира… Триста лет я помнил твой
Последний взгляд — презрение и гордость.
Уж ангелы летели за тобой,
У ног твоих трещал горящий хворост…
А я молчал. Стоял в цепи солдат,
Недвижно падая в зиянье бреда.
Я был почти в раю и рухнул в ад.
Земля и небо мне сказали: предал…
И вот — мой парус не дрожит в ветрах,
Корабль мой заброшен и разрушен,
И лишь песок, скрипящий на зубах,
Как пепел, осыпает мою душу.
Быть может, я давно бы все забыл,
Но Неро не позволит мне забыться.
Волшебно-роковое «я любил»
Не даст цветку забвения раскрыться.
Мне никогда не воскресить любви.
«J'aimais» — «jamais» — зловещее созвучье!
Сто тысяч дней обветренной листвы
В лохмотья душу треплют, словно крючья.
Я погибаю. Я лечу в закат.
О Боже, Боже, помоги мне, Боже,
Я не хочу, я не хочу назад!..
Я вижу — черный лев стальные точит когти,
Ночная бабочка бьется о стекло его глаз,
Грохочет крыльями в безутешном отчаянии,
И гулкая ночь отзывается стуком сердца —
Эхом ее лебединой песни.
Я гибну… Пропадаю… Как слепец
С гнойными язвами вместо глаз,
Я качусь с горы огромным камнем,
Увлекаемый маленьким злобным поводырем.
О Nero, Nero! Мой Черный, Черный Кесарь,
Чего ты ждешь? Разве не довольно
Тебе осени? В красном жабо и белых чулках —
Монсиньор, ваше имя Погибель.
Люди… Люди! Вам нет нужды во мне.
Я не изгой, но всегда чужестранец.
И все же я люблю вас… Итак,
Я приветствую вас, монсиньор! Откройте
Мое тело, войдите в него хозяином.
А я задолжал за жилье
За триста лет. И пора покидать. Пора.
Пора, но я не хочу, черт вас всех подери! —
Сейчас, только сейчас, я хочу жить,
Вдохнуть эту ночь полной грудью,
Триста лет дышавшей лишь дымом костра
И запахом горящей плоти! Эльвира! Эльвира!
Ведь ты же любила меня!
Господи, спаси, я не хочу…
Дышать, дышать, хотя бы дышать!
Я ничтожный и нудный старик, но будь
Милостив ко мне, ведь и я Твоя тварь!
Если не Ты — кто тогда, кто поможет мне?
Милосердный Господь!
Я виноват, виноват, виноват,
Но я у ног Твоих, прости, прости меня,
Я пропадаю, Черный, Черный, смерть!
Боже, помилуй, прими мою душу!.. Прости…

Светает. Лежащий возле распростертого тела Джемелли черный пудель провожает угасающим взором исчезающего в рассвет белокрылого лебедя…

 

Июль-ноябрь 1992 г.

 

Добавить комментарий