Перейти к основному содержанию

Избранные стихи (1989–2022)

Рубрика
Горящая рукопись стихотворения «Перламутровый сад». Фото Тимура Ясинского.
Горящая рукопись стихотворения «Перламутровый сад». Фото Тимура Ясинского.

2022–2011

2010–2003

2001–1996

1995–1992

1991–1989

 

 

Вечером чёрным

Вечером чёрным
каждый четверг
ты посылаешь
молитву наверх,
чтоб всё изменилось,
пока ты одна
рыцаря ждёшь
у окна.

Но рыцарь приходит
с помятым забралом,
с невыносимо
довольным е[…]лом,
он хочет пожрать.
Виски и бляди,
шея в помаде —
и чего ради
ждать?

Не цари рыцари
чувствам своим,
не господа.
Выцарапать глаза бы ему,
о да!

Была дамой сердца,
теперь домоседка,
червонная дама
под королём,
ты думала летом
поехать на Бали,
но понимаешь:
опять обманули,
вновь зачеркнули
нулём.

Вето на лето,
вето на свет,
ты вытерпишь это
ещё десять лет.
Акуна матата,
Авада Кедавра —
всё будет завтра,
в призрачном завтра,
где тебя нет.

Рыцарь за рыцарем,
их вереницы,
верить, не верить —
уже не понять,
в подушку зарыться,
плакать, молиться
и снова мечтать
вечером чёрным…

16 августа 2022 г.

 

Тойтерьеры

На окраине опасно,
но и в центре неспокойно:
там из темных переулков
слышно злобное рычанье.
Тот, кто смелый, тот, кто вышел,
тот, кто высказался громко,
оглянуться не успеет,
как навстречу выйдет стая.

Это стая одичавших тойтерьеров,
Кровожадных и свирепых малепусек.
Они выследят тебя, чтобы зубами
Рвать, и рвать, и рвать.

Выходя из подворотен
агрессивной темной массой,
мимимишные собачки
на дрожащих тонких лапках
приближаются к тебе —
ты сегодня их добыча —
и глядят на твое горло
с плотоядным интересом.

Сотня крохотных зверьков
ощутила себя зверем,
ему хочется узнать
вкус твоей горячей крови.
Всё, что ты когда-то знал
о безобидном тойтерьере,
этим вечером неважно,
ведь тебя встречает стая.

Это стая обезумевших от страха,
Это свора возомнивших себя силой,
Словно зомби, одержимые идеей
Рвать, и рвать, и рвать.

Не обманывай себя:
декоративные собаки —
это хищники, в них дремлют
первобытные инстинкты.
Не страшны по одному,
но беспощадны к врагам стаи —
злобной и безумной стаи
одичавших тойтерьеров.

30 июля 2022 г.

 

Шведский тупик

Мы не встретимся больше на Кузнецком мосту,
Не расстанемся утром под дождем декабря,
Ощущая, как сердце летит в темноту,
Напоследок шепнув: «Это было не зря».

Я учился быть добрым, а ты старалась понять.
Язык тела не лжет — и ты училась не лгать,
И мы стали единым, словно не было тех
Равнодушных портье и тактичных коллег.

Ты хотела стать нужной, но мы уходим всегда,
Оставляя следы на границе любви.
И наши длинные тени, как короткое «да»,
Навсегда растворились в переулках Москвы.

Время сжалось пружиной в затянувшийся миг,
Но просторный бульвар вывел в Шведский тупик,
И застывший Есенин и неуклюжий Пегас
В этой жизни уже не посмотрят на нас…

7 апреля 2020 г.

 

Маленький Шмидт

Горный ветер позовет,
ты увидишь путь вперед
и, когда уже не ждешь,
снова крылья обретешь.

Лети, Маленький Шмидт,
вслед музыке своей,
белой молнией
пронзающей дождь.
Но, покружась
и сделав ночь светлей,
ты к восходу
вновь придешь.

Нелегко сжигать мосты
из-за страха высоты,
но взлетающим со дна
бездна больше не страшна.

На зеленых ветвях —
сиреневый цвет.
Истин в мире
как минимум две,
но боль и восторг,
счастье и смерть —
просто тени
на траве.

На часах — начало дня,
в каждой клетке — знак огня.
И, поднявшись над чертой,
ты увидишь, кто есть кто.

Маленький Шмидт,
время пройдет,
время скажет, что потом.
Но в кольце сомнений
вспомни о том,
что я рядом,
за кольцом.

Es ist unglaublich
Kleine Schmidt.

июль 2018 г.

 

Стишки-порошки

стоишь на ленинградском в пробке
и обреченно ждешь пока
развязка транспортная станет
близка

под вечер пискнул телефончик
он эсэмэску получил
еду домой окей как скажешь
домыл

живешь бывало на урале
жуешь цукаты и имбирь
а дочку водишь утром в школу
в сибирь

всемирно признанный художник
судьбой обласканный вполне
едва родившись тут же умер
во мне

когда в графине литр водки
ты далеко не отходи
поставь с графиней рядом тазик
и жди

он был герой ее романа
хотя роман ее бывал
не то чтобы застенчив просто
скрывал

22 октября — 30 ноября 2015 г.

 

Та, кто ждёт в тебе

Светлому небу ты даришь молитву,
С тёмными волнами делишь печаль.
Солёная грусть в твоем сердце разлита,
А в календаре — бесконечный февраль.

     Но той, кто ждёт в тебе, плохо не бывает.
     Та, кто ждёт в тебе, успокоит страсть.
     Голос её тих, свет не ослепляет,
     Но она одна не даст тебе упасть.

Ты босиком на пепелище,
Горячих углях вчерашней любви.
Ледяная метель следы твои ищет,
Чтобы их поглотить, как песни твои.

     Но та, кто ждёт в тебе, придёт тебе на помощь.
     Та, кто ждёт в тебе, примет боль твою.
     Ты не веришь ей, ты её не помнишь,
     Но она одна удержит на краю.

17 сентября 2015 г.

 

Бедная Лиза

Ее яркие ногти оставляют следы,
Она прячет свой возраст под слоем белил,
И тепло ее тела согревает весь город,
Но едва ли есть кто-то, кто ее не забыл.

Все ее женихи непригодны для брака,
В ее скайпе полсотни дурацких имен.
Вокруг столько парней, но ей нужен мужчина,
И ночами под душем она грезит о нем.

Ее маршрут нанесен на винные карты,
Она ищет себя со вчера до утра,
И каждый раз, когда ей говорят: «Оставайся»,
Она отвечает: «Извини, мне пора».

Ей уже четверть века — приближается старость.
Ее юбки с каждым годом длинней и длинней,
И о ней то и дело говорили в курилках,
Но едва ли хоть кто-то думал о ней.

О, бедная Лиза!

6 мая 2013 г.

 

Спящий режим (колыбельная)

Спи, малыш. Уснули книжки,
Дремлют клавы, дремлют мышки.
Монитор уснул в углу,
Упээсник на полу.

Windows в глубокой спячке,
Спят раздачи и закачки.
На зарядке спит айфон,
Он слонихе шлет поклон
Видит он десятый сон.

Спят планшет и ноутбук,
И читалка «Покетбук».
«Одноклассники» заснули,
И «ВКонтакте», и Фейсбук.

Где-то там уснул ЖЖ —
Вечным сном, кажись, уже.
Спят и Экслер, и Мошков,
И любители стишков.

Спят и блогеры и тролли,
Спят логины и пароли.
(Гугль, правда, всё не спит,
Ну так он на то и Гугль.)

Дрыхнут фотки в Инстаграме,
Байты в скачанной программе,
Аська спит и Мейл-агент,
Даже новости из лент.

А у бабушки на флешке
Спит троян до новой слежки.
Классно мы с тобой лежим,
Спящий правящий режим!

Ночь сгустилась. Я не вру —
Сладко спит вся точка Ру.
Только ты, малыш, не спишь —
Обесточу-ка тебя…

3 мая 2013 г.

 

Анна

Анна, встаньте: поезд не придет.
Он избрал совсем не ту дорогу —
Вот такой он, поезд, идиот.
(Впрочем, согласитесь: слава богу.)

Встаньте, Анна, рельсы холодны.
Да, вы правы, ваша карма бита:
Вы, конечно, снова влюблены,
И, должно быть, снова в паразита…

Но ведь то, что было в октябре, —
Всё давно под прошлогодним снегом,
А уже вот-вот придет апрель,
А за ним, глядишь, и лето следом.

Анна, Анна! Вам не хватит рук,
Чтоб обнять всех тех, кому нужны вы:
Весь фейсбук и 150 подруг…
Так что, Анна, будьте же вы живы!

18 марта 2012 г.

 

(Mer)curious game

Мои мысли — шарики ртути,
Жидкий яд в лабиринте извилин.
Им легко докатиться до сути,
Не имеющей смысла и цвета.
Распростерты истертые крылья,
Я свободен взлететь, но бессилен,
И законы игры, что открыл я,
Не позволят дождаться рассвета.

Подлетев к отражению неба,
Мотыльки попадают в ловушку
И лежат, распростершись нелепо
На поверхности чуждой стихии.
Кто умеет — тот рвется обратно,
Кто не хочет — тот плачет в подушку,
А ты по стеклам идешь аккуратно
И не веришь, что мы не другие.

Ты одна в полутемной квартире,
Где из окон не видно восхода,
Где ничья — это проигрыш. В мире
Не осталось тепла, чтобы таять,
Не осталось причин, только повод,
Не осталось путей для ухода,
Лишь безликий убийственный холод
И безмолвная мертвая память.

28-29 ноября 2011 г.

 

Ничья

Твои мысли — шарики ртути,
Твои сны — разноцветные пятна,
А за дверью твоей то ли люди,
То ли тени — тебе непонятно.

Их привычно-забытые лица,
Беспричинно веселые шутки —
Может быть, тебе всё это снится,
Пока едешь в холодной маршрутке.

Но весна не проходит бесследно:
Отличи от падений полёты —
И даже лето станет лишь бледной
Точной копией прошлой субботы.

В каждой строчке улыбчивый смайлик,
Но за дверью тени всё гуще:
Ведь они до сих пор не узнали,
Что дорогу забудет идущий.

А ты греешь озябшие руки,
А ты веришь, что выбрала мудро,
Но не скажешь даже подруге,
Что увидела в зеркале утром…

13 мая 2011 г.

 

Пять самолетов

День начинается с часу утра,
Неделя закончится где-то в апреле.
Шаг влево, шаг вправо — это игра
Для тех, кто умели петь и не смели.

И в напряжении в тысячу вольт
Ты ищешь себя в зеркалах эталона,
Но там, где сердце, ты чувствуешь лед,
А там, где кровь, — раствор этанола.

Над тенью деревьев — тень топора,
Над белой метелью — пять самолетов.
Не бойся запеть, это просто игра
В тех, кто ни в ком не увидел кого-то.

Мы зареклись замерзать от зимы,
Мы ёрзаем стрелками по циферблату,
И за минутные слабости мы
Получим почасовую оплату.

Кто платит — тот плачет, а кто на часах —
Считает секунды наградой за радость,
Но пять самолетов в моих небесах
Будут кружить, пока некуда падать…

16 февраля 2011 г.

 

Трудно быть Ботом

Грустно маленькому Боту,
В жизни Бота счастья нет:
Все, как люди, на работу,
Ты, как дурень, в Интернет.

Выйдешь в аську утром рано
Рассказать, что солнце встало,
Улыбнешься им с экрана,
Пригласишь, допустим, в чат —
Тут же в твой невинный смайлик
Плюнут желчно и устало,
И забанят, и завоют,
И ногами застучат.

Это подлинная драма —
Обитать среди людей,
Среди срама, среди спама,
Среди всяческого хлама
И еще кое-чего.

Плачет Бот в безвестном блоге
На окраине ЖЖ.
Если б мог он сделать ноги —
Их бы не было уже…

12 мая 2010 г.

 

Не (во)время

Вхожу, как в порочный круг, в ту же реку
И вижу на дне — своих дней следы
Из прошлого века, из прежней жизни
В густом зазеркалье темной воды,

Где в ласковом ветре — снежные брызги,
А в солнечном небе — обломки льдин,
Но тот, кто не спрятался, — не виноват,
Он просто остался один
Не вовремя…

Он
Из других времен,
Где гуляет мрак
Вечной пустоты,
Но,
Отступив на шаг,
Его сердца такт
Не услышишь ты…

Нечем дышать — ни легких, ни воздуха.
Горло сжалось под сотнями жал.
На линии старта отбирают призы
У тех, кто первым до нее добежал.

И нужно забыть вкус твоих поцелуев,
Неловким жестом потерять то, что есть,
И долго учиться снова не знать тебя,
Ведь мы с тобой больше не вместе,
Не вовремя

Мы
На краю зимы,
До ближайших звезд —
Миллионы миль.
И
Все, что есть в горсти, —
Это просто пыль.
Это просто пыль…

3 апреля 2009 г.

 

У уральского демиурга…

У уральского демиурга
Было развито чувство лоска:
Из-под маски Екатеринбурга
Видно грязную харю Свердловска.

24 мая 2008 г.

 

Прочь от обломков наскальных плакатов…

Прочь от обломков наскальных плакатов,
от слабоумных слепых телепатов,
мимо расколотых стекол,
мимо оскалов толпы,
мимо расставленных лап постулатов
черной скользящей змеей эскалатор
вынесет нас за скобки
(меж)национальной борьбы.

Уголь на лестнице. Лед на ресницах.
Лестные песни. Остывшая пицца.
Ночь перебесится утром,
вечер останется днем.
Что-то приснится, и кто-то проснется,
и в конце месяца два полусолнца
блеснут в недопитой текиле
там, где мы были вдвоем

ветром на тесных проспектах Еката,
белыми искрами в спектре заката,
спелым осенним небом
и строчками ICQ.
Счастье полета — сплетенные пальцы,
воздух дрожит между сальсой и вальсом,
и из бесконечных радуг
так просто выбрать свою…

Игры словами. Спальное место.
Сальные шутки. Пасхальное тесто.
В ноте протеста — скрипы
(пред)праздничных алтарей.
Брызнут звезды ночью бессонной,
и голос из старого магнитофона
споет нам о том, как с причала
рыбачил апостол Андрей…

2007 г.

 

2D

на картоне двухмерных обочин, в домах
престарелых умельцев мелькать в зеркалах
мы появимся в шесть часов ночи — успеть
вдохновить беспробудно усталых.

их задачка обычна: над пропастью лжи
переправиться из точки Ru в точку G,
но их длинная линия жизни — проспект
в эфемерных квадратных кварталах.

здесь хорошим напитком считается «Спрайт»,
здесь пространство для жизни — пятьсот мегабайт,
и пароль на пароль запаролить спешат
постоянные их постояльцы,

но ты берешь номерки, а я сдаю номера,
наша полночь наступит не раньше утра,
и замки нервных клеток не смогут сдержать
твои тонкие чуткие пальцы.

ты коснешься трубы, и труба запоет,
и расступится лед, и откроется брод,
и страницы в такой попадут переплет,
о котором ты знать не хотела:

в черном пульсе пунктира не видно людей,
в незатейливых буквах — сверхновых идей,
и геометрия плавных изгибов живет
ради физики твердого тела.

здесь Великое Солнце считают звездой,
здесь мечта о полете накрылась пустой
и реальной посудиной плоских небес
без единого тайного знака,

но ты идешь по воде, а я сдаю номера,
наше утро закончилось позавчера,
и единственной мудрости в противовес
боль двоична, а правда двояка.

мои песни заглушит какофония нот,
твой беспечный тайм-аут — бесконечный цейтнот,
и за нами придут звери Черной Луны —
безымянные жадные тени,

но в нарисованном круге, среди блеска песка,
у двухмерных обочин — такая тоска,
что им останется вместо живой глубины
измерять глубину заблуждений.

здесь, в домах престарелых видений, — бардак,
здесь и любят на ощупь, и пьют на пятак,
и глухим режиссерам немого кино
в каждом спаме мерещится драма,

а пулеметная очередь ждет возле касс,
через пару минут ей объявят приказ,
и от мира отрежет нас плотной стеной
безопасная бритва Оккама…

2006 г.

 

Когда мы сумеем забыть тайный страх…

Когда мы сумеем забыть тайный страх —
не услышать ответное «да» —
и, сжимая горячие угли в руках,
наблюдать, как течет вода,

когда в гулком колодце песня небес
превратится в подземный стон,
когда ни одно из моих SMS
не отыщет твой телефон,

когда наши монеты утратят цвет
под опавшей сухой листвой,
мы на миг увидим в этой листве
то, что раньше казалось весной.

И автоответчик замолчит навсегда,
потому что не будет слов,
и календари спрессуют года
в шестнадцатое число,

и все сроки выйдут — туда, где нет
черно-белых ненужных снов,
и пыльный ветер швырнет им вслед
горсть минут из песочных часов,

и умным книгам не хватит страниц
рассказать нам о том, что есть,
но на наших фото не видно лиц,
ведь мы с тобой еще здесь.

Нам останется знать, что круги на воде —
это стартовые нули,
и смотреть на то, как к холодной звезде
метеоры улетают с Земли,

согревая в руках комки мерзлоты,
делить мир на тогда и сейчас
и надеяться, что эти «я» и «ты» —
не всё, что осталось от нас…

Октябрь 2005 г.

 

Стихотворение, написанное после того, как в четыре часа утра опустела бутылка пива Miller, перед тем больше месяца ожидавшая своей участи в темном шкафу и почти забытая

Ну вот и всё…

26 июня 2003 г.

 

Время и стекло

Нас не встретят на пороге, нас не спросят, кто такие, —
Мы едва ли различимы и уж точно не слышны.
Мы идем навстречу небу из совсем другой стихии:
Оглушительной и страшной абсолютной тишины.

Мы не входим в мельтешащий и нелепый муравейник:
Все весеннее к полудню отболело, отцвело.
В клочьях серого тумана, в рыхлой куче ветхих денег
Мы не вправе прятать руки, наше время и стекло.

Мы полны чужого ветра, держат нас земные горы,
Наши огненные крылья чуть касаются воды,
Наша сила — ледяные беспредельные просторы,
Наше имя скрыто где-то в толщах вечной мерзлоты…

Ты не бойся долгой смерти — кто погибнет, тот воскреснет;
И не вслушивайся в страхе в налетевшую метель:
Эти звуки — отголосок позабытой, древней песни,
Нескончаемой и горькой песни северных земель.

Мы не следуем приметам и не ищем откровений —
Сердцу слева биться слишком непривычно-тяжело.
Мы теряем без раздумий, отдаем без сожалений:
Все, что наше, будет с нами — только время и стекло.

На мгновенье станет тихо, и беззвучно дрогнут тени,
На мгновенье станет алым серебристый свет луны —
И холодного стекла из зазеркальных отражений
На мгновение коснутся волны черной тишины…

И тогда, расправив крылья, мы от камня оттолкнемся,
Мы достигнем горизонта и оглянемся назад.
И огромное, чужое фиолетовое солнце,
Злое солнце выжжет наши удивленные глаза…

19-26 июня 2003 г.

 

Чужой ветер

Неразделенный воздух плотен,
рассвет для одного — не ближе.
Массивный сумрак подворотен
в ночной ворочается жиже.

На опустевших перекрестках
мигают желтым светофоры,
и мир в грохочущих повозках
течет из устаревшей формы,

из скорлупы слепого склепа,
цепей приличий и привычек
туда, где цифровое небо,
колонки скобок и кавычек,

где суррогатны идеалы
и виртуальны результаты,
где ритуальные кинжалы
по стрелкам вскроют циферблаты,

разъеденные ржавой гнилью,
и камни древних обелисков
осыплются магнитной пылью
на гигабайты жестких дисков.

Но в черной глади мониторов
не будет наших отражений:
сбежав от долгих разговоров
в игру бессмысленных делений

на инь и ян, на плюс и минус,
на слабый пол и суперэго,
мы не учли, что изменилась
цель неудачного побега.

И те, кто звал нас вечерами
на пару свежих анекдотов, —
они не знали, что над нами
стальную сеть готовит кто-то.

На землю радужной палитрой
прольется миг чужого ветра,
а нам с тобой — поллитра спирта
и полпривета без конверта.

Мы растворились в лабиринте
невнятным эхом многократным,
как нарисованные нити
давно умершей Ариадны.

В наших горстях — вода, и пламя,
и золотая паутина.
Мы не разделены мостами,
мы бездной слиты воедино.

Но на пустынных перекрестках
рассвет далек, и воздух плотен,
слова бесформенны и плоски,
и каждый шаг — один из сотен

шагов в безлюдных коридорах
на бесконечных километрах,
и мне казался каждый шорох
движением чужого ветра.

Я погружался в повороты,
где даже истина превратна,
где пять минут идешь вперед и
пять тысяч лет бредешь обратно,

где блик в тускнеющем экране —
единственный источник света,
но там, в холодном океане,
я не нашел чужого ветра.

И поезда летели мимо
давно заброшенных раскопок,
и были непреодолимы
ступеньки телефонных кнопок,

и вечный двигатель прогресса
заглох в песке на диком пляже,
не пробуждая интереса
волхва, стоящего на страже

еще неведомой морали,
и звезды снова обознались,
и карты загодя солгали,
и не помог психоанализ

в навозной куче ощущений
найти жемчужину ответа:
что ждет нас без прикосновений
далекого, чужого ветра?

Морозный скрип под сапогами,
сиреневый весенний вечер,
внезапный звук в привычной гамме,
обрывки незнакомой речи,

развернутые транспаранты,
на землю брошенные флаги,
очаровательные франты
и беспонтовые бродяги,

калейдоскоп вагонных окон,
запорошенные руины —
и плотный безвоздушный кокон
в углу Всемирной паутины…

Стальная сеть дрожит над нами,
но из густой, горячей выси
вот-вот сойдет живое пламя
к неровным строчкам старых писем —

и я успею удивиться,
узнав черты чужого ветра,
и ночь, как пьяная девица,
передо мной раскроет недра…

2001 г.

 

Миопатия Сидорова

Посвящено Михаилу Сидорову, читавшему поутру любимой девушке не то Бодлера, не то Аполлинера (в подлиннике), а в гостях у Тимура Ясинского испугавшегося торчащих из бульона куриных лапок.

Друг Сидоров! Не открывай кастрюлю!
Там были чьи-то скрюченные пальцы!
… Ну вот, я же просил не открывать…

Вот Сидоров с горящими глазами
Взахлеб читает что-то из Бодлера.
Его французский трудно мне понять…

Башка трещит с жестокого похмелья.
Я полон скорби древнего народа
И мне плевать, о чем писал Флобер...

Иду умыться, понимаешь. Слышу —
Вполголоса бубнят Аполлинера.
«Да, — думаю, — умыться не судьба»…

Зашел в сортир — там Сидоров скучает
И нараспев цитирует Вольтера.
На кой Колумб Америку открыл…

Забившись в угол, плачу. Он заходит
И что-то мне бормочет про Гомера.
Ради всего святого, Монтрезор!..

С балкона Сидоров кричит вдогонку:
— А «Гулливера»? Может, «Гулливера»?
— Друг Сидоров…

(На этом рукопись обрывается.)

5 октября 1999 г.

 

Колыбельная

Тик-так — это лето-
исчисленья канитель.
Тик-так — до рассвета
всего несколько недель…

Тик-так. Ночь чудесней,
если вовремя проспать.
Такт-в-такт старой песне
эхо будет подпевать.

Тик-так. В каждом слове —
то минувшее, то ложь.
Тик-так. Спи, Бон Джови,
завтра заново споешь.

Отдежурив по апрелю,
будем елку наряжать,
только я уже не верю,
что успею опоздать.

Скоро к нам приедет барин
запекать жучков в янтарь.
Спи спокойно, пей кампари,
каждой твари дай по паре —
пусть расхлебывает тварь.

Тик-так. Привилегий
не осталось. Под огнем
так-тик и стратегий
хватит на поход конем.

Тик-так. День победы
станет вечером ничьей.
Тик-так. До рассвета
еще несколько ночей…

4 мая 1999 г.

 

Он не любит кошек…

Он не любит кошек, он терпит крыс,
Он открывает окно, чтобы броситься прочь,
А за окном его ждет старуха с косой —
Длинной косой фальшивых волос.

Он не помнит песен, но ему все равно.
Он уверен, что жизнь — это просто говно,
Но на каждом углу дружелюбные люди
Превращают воду его денег в вино.

Он наполняет мутным огнем
Грязный стакан,
И мир за его исцарапанным дном —
Погасший экран.

А весна в разгаре, до боли в глазах,
И малыш со стрелами целится в пах.
Конечно, можно и выше, но парень не промах
И отлично знает, где любовь, а где трах.

А он придет под утро, с победой — домой,
Туда, где крепость в руинах и обратный отсчет.
Она была свободой, она стала тюрьмой,
Но она ждет его, как никто не ждет.

Остывший ужин, черный космос окна,
И комплекс войны, и комплекс вина.
И звон ключей за дверью — такой же мираж,
Как марш Мендельсона или траурный марш.

Она скажет ему всего несколько слов,
Но совсем не тех, к каким он готов,
И где-то там, внизу, захрипит черепаха,
Оглушенная ревом разъяренных слонов…

Но лиловое небо снова выйдет сухим
Из предрассветных теней чужих берегов,
И опустевшие улицы замкнутся в кольцо
Вокруг беспомощного эха недосказанных слов…

Сентябрь 1998 г.

 

Halloween

Как всегда, одинока, ты вновь не одна.
Разговоры на кухне все чаще скучны.
За тобой осторожно крадется луна —
Ее хищные зубы блестят от слюны.

Теплый чай под Black Sabbath. Третий час ноября.
Они могут уснуть, они верят в любовь,
А ты закроешь глаза, и поглотят тебя
Ледяные пустыни больших городов.

И в холодном мерцаньи далеких огней,
На дороге луны, на границе любви
Ты боишься ее, ты мечтаешь о ней,
Но ее бледные губы уже не твои.

Ни в одном из зеркал ты не встретишь себя,
Только боль, только эхо замкнутых стен.
Это больше игры, это час ноября,
Истекающий из перерезанных вен…

Может быть, ты проснешься
Высоко над страной изо льда,
Может быть, обернешься,
И лед остановит тебя навсегда.

12 апреля 1998 г.

 

Я мечтал стать ангелом в этом мире…

Ты хотела бы знать, что у меня в голове.
С которой начать? — у меня их две.
Но одна — пыльный ящик для запчастей,
А из другой три года как нет новостей…

Я мечтал стать ангелом в этом мире,
стал червем чуть выше и пополз наугад.
Я сто раз мог разбить себе голову,
будь я уверен, что это не зад.

Одинокие звери приходили ко мне
и говорили, что я не прав,
но я, смеясь, стирал с лица их помаду
и делал вид, что я пьяный граф,

что я готов быть связанным цепью событий,
что редко вижу, как дышит земля,
что я не верю в лабиринты, и долгий путь
по спирали не приводит в омут нуля.

Я умел спасать, я мечтал помочь
тем, кто выжил, — оказалось, они спасены.
Я умел пить вино, я учился пить воду
из реки неизвестной длины.

Я видел белых коней — они держали звезду
и убеждали себя, что звезда мертва.
Мои слова были пулями в их сердца,
но для них это были просто слова.

Они верили в то, что несли на себе,
что имеющий крылья обязан лететь, —
но, возможно, река никуда не текла,
и звезда никогда не могла умереть.

И, когда солнце взошло на другом берегу,
я спустился с горячих небес у воды
Рубикона, на которой когда-то
то ли Бог, то ли ветер оставил следы.

Февраль 1998 г.

 

Они

Они придут, когда ты не спишь,
Они помешают тебе уснуть,
Они будут рядом с тобой, пока
Ты будешь верить, что их здесь нет.

Они возьмут твою кровь, они
Дадут тебе свою, они
Не станут ждать, пока ты умрешь, —
Они изменят твое лицо.

Они позволят тебе любить,
Они позволят иметь детей,
Они не уйдут до тех пор, пока
Ты не решишь, что они не уйдут.

Они не скажут тебе всего
О странных звездах других небес:
Они подождут, пока ты вспомнишь
То, что знаешь не хуже них.

Они сожгут мосты, они
Пойдут за тобой по воде, они
Назовут твое забытое имя,
Они забудут свои имена.

Они оставят след на песке —
Смешное слово из тысячи букв,
Но когда они скажут, что они — это мы,
Возможно, в этом мы обманем тебя.

Ноябрь 1997 г.

 

Мотылек

Знойное лето. Пыль и песок.
Кто-то пьет колу, кто-то пьет сок,
Кто-то пьет квас, а кто-то «Исток»,
А нам нужно пива хотя бы глоток.

Ты одинока, я одинок.
Кто-то успел, а кто-то не смог.
Сядь на пенек, достань кошелек —
Этот ларек, ох, как он далек!

Долгие метры ползти до конца.
С лязгом и грохотом бьются сердца.
Наша любовь, наша мечта,
Наша судьба — в руках продавца…

Нас не спасет телефонный звонок:
В такую жару не услышишь гудок.
Ты мотылек и я мотылек,
Этот ларек — наш огонек…

9 июня 1997 г.

 

Памятник (Exegi spiritum)

Я памятник воздвиг нерукотворный
Из полусотни водочных бутылок,
Но кто-то 51-ю бутылку
Швырнул в него — и памятник разбился…

Март 1997 г.

 

Девочка

Ты знаешь: солнце любви закатится этой ночью.
Ты знаешь: то, что могло, произошло,
и закончилось
Все, что держало тебя в этой странной комнате
Между чашкой остывшего кофе и темным окном…

Ночью ты выкуришь молча последнюю сигарету,
Дверь закроешь и бесцельно выйдешь под дождь
в тот момент, когда
Он будет крепко спать в твоей постели
В странной комнате, где никогда не зажигали свечей…

Ночь скажет: «Он недостоин», ночь скажет: «Останься»,
Ночь коснется твоих волос холодной рукой,
И, когда большой грузовик отбросит тебя к тротуару,
Ночь накроет твое лицо мокрым плащом…

Октябрь 1996 г.

 

Крошечный герой

Ты запустишь руку в дом,
Ты откроешь ногтем дверцу,
Но едва ли ты найдешь
Мое маленькое сердце.
Распростертый на волнах
Бесконечного оргазма,
Словно ветер за окном,
Одинокий и прекрасный —
Это я, твой крошечный герой

В розовых чулках,
В белом галифе,
С пудрой на щеках,
Вечно подшофе.
Мы погасим свет,
Мы пойдем в постель,
Мы проспим всю ночь —
Нам будет все равно…

Змеи прячутся в ветвях,
Но их взгляды неизбежны:
Они любят наблюдать,
Как горят твои одежды.
Кто-то движется в огне
Между рваными цепями,
Раздвигая пустоту
Неумелыми руками —
Это я, твой крошечный герой:

Белые глаза
В маленьком окне,
Пепел на полу,
Кровь на простыне.
На немой вопрос
Ты ответишь «да»,
Утром мы умрем —
Нам будет все равно…

Июнь 1996 г.

 

Девятая смерть

Когда я умер, я стал другим:
Я смыл с лица свой нелепый грим.
Горячий воздух принес мне дым,
Когда я умер и стал другим…

За девять жизней — один ответ,
Но музы немы, а пушек нет.
В прозрачном небе — неясный свет,
Свет, зовущий тех, кто спит…

Май 1996 г.

 

Я плохой ученик…

Я плохой ученик — мне трудно смешаться с толпой,
И мой храм стал осколком скалы на висячем мосту.
Стисни зубы и стой: это роскошь — дышать под водой;
Кто же знал, что нет звезд, кроме тех, что пророчат беду?

На бумажных крыльях так сладко летать над огнем —
Над огнем, из которого сорок ступеней назад.
Ave, Caesar, я здесь, я след за твоим кораблем,
Я — остатки вина, в котором ты выпил свой яд.

Безупречные ангелы ждут нас на том берегу,
Говорят, что на том берегу будет радостно всем.
Я хотел бы солгать, что я с рождения лгу,
Я хотел бы солгать, но я с рождения нем…

Ты включаешь свет, но вокруг — мятежная тьма,
И ты ждешь до конца, уверяя, что ждешь до утра.
Только если гора не идет к Магомету сама,
То зачем тогда Магомету такая гора?..

Декабрь 1995 г.

 

Я не помню пути, кроме запаха крови…

Я не помню пути, кроме запаха кро-
ви, не знаю стихий, только жидкое пламя,
я хочу наслаждаться любовной игрой
безымянной смерти с живыми глазами
в Желтой степи.

Нет ни каменных стен, ни картонных ступеней —
скольжение к музыке лунного све-
та; повсюду вокруг — длинноногие тени,
они не хотят оставаться в траве
Желтой степи…

Поднимая крыльями облаки пыли,
ты веришь, что это — уже насовсем,
но зачем тебе твои легкие крылья,
ведь ты не умеешь падать на зем-
лю Желтой степи.

21 сентября 1995 г.

 

Семисотый день любви

В этой комнате сотни стен,
На каждой стене — часы.
Часы никуда не спешат,
Часы ничего не ждут;
Если умеешь считать,
Ты скоро сойдешь с ума
И тоже станешь стеной
На кладбище мертвых минут.

Обломки твоих кораблей
Будет долго носить по воде —
Грязной воде монет,
Судейских коллегий и ссор.
Осень сжигает стихи
Своей иссохшей рукой,
И над ее головой
Уже занесен топор.

Посмотри за черту огня —
Ты увидишь серебряный крест.
Это ложь: здесь не держат крестов
И не любят тех, кто не лжет.
Приготовься закрыть глаза,
Приготовься вспомнить слова:
Через тридцать шагов мы начнем
Девятый крестовый поход…

Но ты не Саманта Смит,
А я не Григорий Седьмой:
Нам долго искать себя
На Ахилловом древнем щите.
И воин в пурпурном плаще,
Идущий по нашим следам,
Никогда не сможет понять
Смысла кругов на воде.

А мы вернемся сюда
При новых календарях,
Постарев на целую жизнь
За семьсот отпущенных дней;
Но никто не узнает нас,
Потому что мы станем дождем,
Лишь земля почувствует боль,
Водой пришедшую к ней…

28 ноября 1994 г.

 

Оставь его здесь…

Оставь его здесь:
Он придет, когда дождь
Откроет окно.
Оставь его здесь;
Если ты снимешь маску,
Будет ли легче ждать?

Оставь его здесь:
Он придет, когда дождь
Откроет глаза.
Оставь его здесь;
Если ты снимешь маску,
Станешь ли ты молодым?

Оставь его здесь:
Он не спит, пока солнце
Скрыто в земле.
Оставь его здесь;
Если ты снимешь маску,
Кто увидит тебя?

10 ноября 1994 г.

 

Город

Город-мученик, город церквей на крови,
Город ангельских крыльев и черных цепей,
Безымянной легендой холодной земли
Ты лежишь у подножия белых ночей.

Беспредельного света загадочный жрец,
Покоряющий ветры волшебным кольцом,
В твоей тайной казне — бриллианты сердец,
Твой хранитель — орел с человечьим лицом.

Одинокий, но гордый покинутый царь,
Как заброшенный дом, ты доступен траве.
Твое слово — одно — тяжелее свинца,
Оно скрыто навеки в гранитной Неве…

Но ты видишь следы золоченых карет,
Канделябры, паркеты, балы и пиры,
И тяжелые горсти старинных монет,
И азартную легкость веселой игры.

Императорский гнев и молитвы святых,
Стопудовые мачты, голландскую речь;
Твои боги нашли среди мертвых живых,
Но воде бесконечности некуда течь…

Люди ищут тебя среди ливней и пург —
Бесприютные люди в дешевых пальто,
Но они называют тебя ПЕТЕРБУРГ;
Город, имя твое не узнает никто.

Ты поднимешься ввысь, погружаясь на дно,
Различающий флейту в истлевшей трубе,
В незапятнанный мир ты откроешь окно,
И печальную песню споют о тебе…

17 октября 1994 г.

 

Праздник пути

Девственный снег у моих дверей
Две тысячи лет не видел следов.
Снежные птицы, несущие свечи,
Закутаны в серый плащ облаков.

Я знать не знаю, что будет потом,
И все, что мне нужно, — это Праздник пути.
Две тысячи лет солнце смотрит мне в спину,
И тень моя далеко впереди.

Но слышишь? — кто-то молится за нас.
Слышишь? — кто-то плачет вместо нас…

Короткий путь — падение вниз,
Но Праздник пути — это путь домой.
Во Вторую Ночь Круглой Луны
Я узнаю, кто я такой.

А белый ферзь придет в наши земли,
Окруженный свитой шутов и блядей.
Он вырвет нам ядовитые зубы,
И нам будет нечем любить людей…

Но слышишь? — кто-то молится за нас.
Слышишь? — кто-то плачет вместо нас…

1994 г.

 

Вкусившие плод

Если падают листья, значит, скоро зима.
Если падают звезды, значит, время любить.
Но если падают ангелы, значит, война,
И кипящее небо, и некуда плыть.

Этот город уже не похож на себя —
В нем почти нет людей и так мало машин.
Но те, кто бьются за право быть самими собой,
Никогда не поймут, кто был их властелин.

Нам остался лишь вечер, и всё, что в нем есть, —
Ресторан или «Клуб одиноких сердец».
Но если рыба ест рыбу, значит, ей это можно,
Значит, ей это нужно, и сказке конец.

В бесконечных походах я сеял свой хлеб
И топтал сапогами на обратном пути.
И в попытках пройти под землей к небесам
Я бежал от себя там, где нужно ползти.

Безупречная алчность бродячих собак
Оплатила сполна окровавленный лед.
Но если падшие ангелы — ангелы, то
В таком случае, кто мы, вкусившие плод?

Мы сжигаем мосты, будто дело в мостах,
И мы пьем только воду, словно это в крови,
А те, кто бьются за право быть самими собой,
Будут сами с собой говорить о любви…

1994 г.

 

Те, кто смотрит в бинокли

Я все время шел этим людям навстречу,
Пока не зашел в тупик.
И я знаю слова сомнения в свежести
Найденных мною улик
Против тех, кто смотрит в бинокли.

Мои крылья забыли, что такое ветер —
И где эти крылья теперь?
Я ходил туда, где должны быть люди,
Но там хозяйничал Зверь
И те, кто смотрит в бинокли.

Да, я прятал руки в сожженной траве,
Но я был только сыном воды.
Я смотрел, как дрожит последняя капля,
И я не боялся беды, —
Кроме той, что смотрит в бинокли.

1994 г.

 

Обреченный на долгую жизнь…

Обреченный на долгую жизнь,
Войди в этот дом —
Здесь нет часов…

Обреченный на вечную жажду,
Войди в этот дом —
Здесь нет воды…

Обреченный быть только собой,
Войди в этот дом —
Здесь нет зеркал…

Здесь есть то, чего хватит на всех —
Это эхо.
Оно — бесконечно…

1994 г.

 

Звезда, под которой я ходил по воде

Звезда, под которой я ходил по воде,
Умерла, не зная, что я вижу ее.
Она превратилась в дорожную пыль
И стала тем, чем мы дышим сейчас.

Мой карточный дом — в глубоком ущелье,
В тысяче метров над уровнем моря —
Моря, в котором не плавал никто,
Моря имени Мертвых Богов…

Мои легионы идут на восток —
Двенадцать тысяч усталых людей,
И мы учимся знать, что мы — только листья,
Прошлогодние листья на пути у травы…

1994 г.

 

Тише и тише горячие рельсы…

Тише и тише горячие рельсы,
Белые буквы размыты волной.
Я за холодной стеклянной стеной
Вижу, как тают твои эдельвейсы.

Сердце теряется в каменном стуке,
Сотнями звезд рассыпается лед —
Это любовь моя, боль моя, пьет
Тайную силу из чаши разлуки.

6 ноября 1993 г.

 

В какой из дней, помедлив на черте…

В какой из дней, помедлив на черте,
В полночных стрелках намертво зажатой,
Оставив ночь бесстыдной наготе,
Шагнуло Время прочь из циферблата?

Наперекос, наперекор часам,
Наперерез причинам и началам,
Даруя блеск разбитым зеркалам,
Оно летело по безликим скалам.

Заплетены узлы в порочный круг,
Легко войти, но невозможно выйти.
Порой — обычно — вечно недосуг:
Что тлен — то тлен. Что память — то в граните.

Потоки устремляются в тоннель,
Пыль, словно пепел, на надгробных плитах.
В обломках вех сжигают колыбель
Исчадия захламленного быта.

В Большом Кругу, на грани двух эпох,
Отчаянным безмолвием окован,
Мир, замерший в полуночи, ждал Слова…
Оно пришло. И Слово было Бог.

Ноябрь 1993 г.

 

На безлюдном перроне…

На безлюдном перроне, подняв воротник,
Над безмолвием трав я прощаюсь с тобой.
Две стальные черты, затянувшийся миг,
Отрешили меня. Я здесь больше не свой.

Ветер, северный ветер! Ты ищешь приют
В серых стенах небес и в ладонях земли.
Но заржавел замок; в эту дверь не войдут,
Как домой, те, кто вышли или ушли.

Снова белые ночи, как свадебный пир.
Помолчим — это будет прекраснейший тост.
Ветер, северный ветер, живой эликсир,
Зов удачи и свежести найденных звезд…

Ты проводишь меня и шепнешь: «Не грусти».
На безлюдном перроне, подняв воротник,
Докурить сигарету, вздохнуть и уйти —
Вот и все…

4 июля 1993 г.

 

Поэт

На синих пространствах — размах парусов,
Им очерчено лежбище сна.
Ты будешь крутить колки тормозов,
Пока не лопнет струна.

Ты видел людей: они помнят тебя,
И вода коснулась их лиц.
Когда ты отдашь свой хлеб голубям,
Они тоже полюбят птиц.

Ты высек из камня живого коня —
Поспешить спасти нас от нас,
И тем, кому здесь не хватило огня,
Ты подаришь огонь своих глаз.

На вселенских ветрах ты не знаешь часов,
И дорога предрешена:
Ты будешь крутить колки тормозов,
Пока не лопнет струна.

Ты пахарь на поле любви,
Твои окна глядят на восток,
Твое время пришло.

16-17 июня 1993 г.

 

Увы, мой друг, увы…

Увы, мой друг, увы. Сквозь пламя
Ночная буря рвется ввысь,
Как чье-то горло, сжав зубами
Мольбу и ярость: ОГЛЯНИСЬ!

На крик, на зов тех, кто остался,
На шум воды, на рев и скрип —
Увы, мой друг, увы — я сдался —
Я обернулся. И погиб.

И волны памяти размыли
Тот берег, где поют псалмы,
И льды забвения разбили
Ковчег, в котором плыли мы.

Увы, мой друг, увы. Сквозь пламя
Не видно сна, не видно слез,
И лишь тоска о светлом Храме,
Откуда спустится Христос.

23 мая 1993 г.

 

Зверь

Что ты знаешь о нас, потерявшихся людях?
Мы рабы на года, а калифы — на час.
Мы стремимся к Христу, помогая Иуде,
Заблудившийся брат, что ты знаешь о нас?

Ты — отравленный нож в нашем скрюченном теле,
Ты летишь над землей, ты уверен в себе,
Твои ноги — в огне, твои крылья — в метели…
Что ты знаешь о нас и о нашей судьбе?

Закаленные пеплом лиловой пустыни,
Мы впитали позор твой сквозь прорези глаз,
Мы узнали твое настоящее имя,
Ну а ты, вечный брат, что ты знаешь о нас?

5 мая 1993 г.

 

Я вспомню вкус твоих губ…

Я вспомню вкус твоих губ,
Я узнаю тебя,
Едва ты войдешь в мой дом.
Мгновение пения труб
Мы будем вдвоем.

Мы — стрелки часов, и в полночь
Я встречу тебя.
Чужая, ты станешь моей.
И никто не придет мне на помощь
Из спящих людей.

Но в тот миг, когда гаснет мир,
Я вспомню, что я не твой,
И звезды из черных дыр
Поглотят твой яростный вой.

13 апреля 1993 г.

 

Aмo

На запекшихся жарких губах —
Звук ночного дождя: «Я люблю».
Я целую льняное лицо земли.
Я люблю.

Amo — лик белоснежной горы.
Amo — чистое золото снов.
Помолясь на восход, помолчав в небеса —
Я люблю.

29 марта 1993 г.

 

Confiteor

Я не струсил коня смерти,
Но загнали меня черти.
Заунывно поют-стонут,
Волокут меня в пруд, в омут.

По спине жаркий пот — ядом,
Время сонно ползет рядом.
Клубы дыма и змей страха…
Вот и дверь. А за ней — плаха.

Все вперед, все темней, ниже,
Сто чертей, как червей, в жиже.
Из кровавых сердец — башня.
Помоги мне, Отец, страшно!

8 марта 1993 г.

 

И вот опять уходишь ты…

И вот опять уходишь ты,
Уходишь в мир, мне непонятный.
Я стиснут льдом до тошноты,
До смерти тяжкой, многократной.

Мне страшно сгоряча разбить
Стекло зеркального Плутона,
Ножом во тьме нащупать нить
И руку — жалом скорпиона.

Так есть всегда: уходишь ты,
И все сияние — лишь отблеск,
И дождь смывает с наготы
Все: опыт, разум, честь и гордость.

22 февраля 1993 г.

 

Вторая Ночь Круглой Луны

Как тетива, натянута строка.
В начале было чисто и просторно.
Но в жерновах стального кулака
Раздавлены гранатовые зерна.

Лицо луны обращено к утру.
Возрадуйтесь, ликуйте! — путь открылся.
Я прожил день, в который я умру,
Я помню ночь, в которую родился.

… Под крики, дым и ржанье лошадей
Во мне Всевышним разминалась глина.
Я на пожар позора и страстей
Смотрел, как на арену, с Эсквилина.

Дорога. Полдень. Жажда. Пыль и зной.
Усталый шаг шестого легиона
И страх, повсюду лезущий за мной
Насмешливым безумием Нерона.

… Здесь мудрость — и сверкающий кинжал.
Я обесцвечен и очервоточен.
Свое лицо, как парус, подставлял
Для поцелуев или для пощечин.

Слова — шуты. Мне много что сказать,
Но изолгут, бесстыжие кривляки.
Я мог бы вгрызться в гниль и устоять,
И на работу ездить в «кадиллаке».

Но был обрыв. На скользком берегу
На плечи мне давил тяжелый панцирь,
А вслед глядели злобно, как врагу,
Те, кем я жил и с кем я пил, — испанцы.

И — нож за нож. Разрушена стена,
Лицом на щит повержена громада.
Имеющие тень уходят в тень. Со дна
Уж не всплывет Великая Армада.

… Сталь шпаги и норманнского меча
Всегда с собой носил, как сердце, слева,
Но я не видел, к счастью палача,
Его лица, смотря на королеву.

Надменная, суровая, она
Казалась мне божественней Афины.
Что свет? — бокал шампанского вина,
Холодного, как призрак гильотины.

Ни титулов, ни славы я не спас.
Был покорён, но черта с два покорен!
Хрустальный шар открыл в последний час
Окно и вкус давно забытых зерен.

… Душа вразрыв, канаты — вперехлест,
Гремело время в колокол погони.
Жизнь — наизнанку, смерть — наперекос,
Я сбросил кожу сквозь огонь агонии.

Стальным мечом в расколотый орех
Я погружался в рыхлую пучину.
Я всех любил безжалостнее всех
И чувствовал твердеющую глину.

Но рухнул царь, и хлынула вода
В покинутые хижины Закона,
И я опять — потерянный Адам
Над волнами ночного Рубикона.

6-12 февраля 1993 г.

 

До полудня грешу, до полуночи каюсь…

До полудня грешу, до полуночи каюсь.
Запетлял, заплутал в заповедных путях.
Я брожу, на свои же следы натыкаясь,
За дорогу судьбы принимая впотьмах.

Точно загнанный зверь, только загнанный Зверем,
В перекрестке души, перехлестнутой рвом,
Я вошел в тихий омут, как в вычурный терем,
И захлопнулась дверь, звонко лязгнув замком.

Полнокровный ручей завершился болотом.
Мне не правду искать, не надежду поить.
Псы в дремучем углу разорвали кого-то —
Загустевшая кровь не успела остыть.

На девятом кругу — беспокойные ночи.
Острием огонька сердце колет свеча.
С каждой новой луной всё уверенней, четче,
Ближе и беспощаднее шаг палача.

21 января 1993 г.

 

Нетерпеливый, звонкий стук…

Нетерпеливый, звонкий стук
Ворвался в ветхость черной двери.
На тот, другой, далекий берег
Свези меня, мой добрый друг.

Неторопливое весло
Лениво разгребает время.
Вези меня, мой друг, за теми,
Кому до нас не повезло.

Вода, как мутное желе,
Поглотит синюю комету,
И тихо канет за борт, в Лету,
Все, что осталось на земле…

10 января 1993 г.

 

Кто поймает мой взгляд…

Кто поймает мой взгляд,
Мой блуждающий взгляд,
Черной молнией павший в заброшенный сад?
Исцарапанный стол,
И мой поезд ушел:
Целый день вместо водки я пью корвалол.

Не прошу, не кричу:
Задолжал — заплачу.
Я хочу умереть, умирать — не хочу.
Я коней напою,
Я куплет допою,
Хоть немного еще постою на краю…

7 января 1993 г.

 

Высоко-высоко над зеленой травой…

Высоко-высоко над зеленой травой,
Там, где реки полны бирюзовой волной,
Мир волшебно-иной мы увидим с тобой.

По ступеням поднимемся в ясную даль,
Где сверкающий столп обвивает спираль,
А на нем в лучах солнца — священный Грааль.

Колокольчики тихо играют зарей.
Мы увидим весну над великой горой
И войдем, словно в замок, в прохладный покой…

21 декабря 1992 г.

 

В прозрачной воде отраженных снегов…

В прозрачной воде отраженных снегов
Открытая книга — там мой дом.
Кто мне заменит тебя,
Если эта вода станет льдом?

Я не могу просто быть, опустив глаза
И не глядя в хрустальный шар.
Для кого я увижу вещие сны,
Когда вода превратится в пар?

Слово «любовь» истерлось, как пыль,
Но я умею молчать.
Ты получишь письмо через тысячу лет
И уже не сломаешь печать.

Между огнем и крестом сжимая свой нерв,
Я вижу потускневший хрусталь.
Но кто мне заменит тебя,
Если придет февраль?

Ты научишься петь под аккорды луны,
Ты научишься жить под зеленые шорохи трав,
Но у пчел еще не кончился яд,
И кто скажет мне, что я прав?

18 декабря 1992 г.

 

Тощий старый еврей, что стоял у ворот…

Тощий старый еврей, что стоял у ворот,
Что-то тихо ворчал, доставая ключи.
Как в начертанный круг, как в затерянный грот,
Я входил в этот дом из декабрьской ночи.

В царство синих медуз и таинственных змей,
В царство грез, белых статуй, серебряных звезд
По скрипящему снегу морозных ночей
Я принес изумрудного инея горсть.

Я увидел тебя — падал снег в зеркала,
Королева любви, ты стояла одна.
Не меня ли ждала? Не меня ли звала? —
В твоих темных глазах затаилась весна.

Я забыл свое имя, забыл, где мой дом,
Звуки арфы застыли в густом янтаре.
Я увидел тебя под алмазным венцом
И остался навек в голубом декабре.

1 декабря 1992 г.

 

Мои руки чисты…

Мои руки чисты. Мои мысли чисты.
Гордый щит разбит копытом коня.
Мои речи просты. Мои ножны пусты,
И за пазухой камня нет у меня.

Я пришел к вам с нагой, беззащитной душой.
Мое тело прозрачней сиянья луны.
Не изгой, но чужой, затая в сердце вой,
Я до дна выпил слезы далекой страны.

Я распет, я распят на рассвет, на закат,
Мое солнце открылось пунцовым венцом.
Мои крылья дрожат, мои пальцы дрожат,
Моя смерть меня ждет со свинцовым лицом.

Но мои руки чисты, мои ножны пусты,
Я принес изумрудного инея горсть.
Со стихами листы, со святыми — кресты,
А я — странник без роду, без племени — гость.

5 ноября 1992 г.

 

Из мира титанов, из чистых небес…

Из мира титанов, из чистых небес
В соленую землю упала звезда.
Рубиновой кровью серебряный крест
Она осияла из вечного льда.

Усталое сердце последним дождем
Разбито, раздавлено в ужас и дрожь.
Под грузным туманом, под каменным льдом
Посеяна истина, собрана — ложь…

Малиновый ястреб. Клубящийся гром.
Крикливые демоны злы и горды.
А где-то блистает под синим венцом
Неведомый остров небесной звезды.

27 сентября 1992 г.

 

Три капли смерти, три капли яда…

Три капли смерти, три капли яда —
Немного людям для счастья надо:
Всего лишь запах, всего лишь пепел
Да спертый воздух в гранитном склепе.

Что будет после — плевать, не зная,
Лишь убедиться, что жизнь — иная,
Когда с изнанки, а не с порога.
Немного смерти. Совсем немного…

Такая участь глядит сквозь щели:
Пасть смертью храбрых в своей постели.
Сияет солнце. Гудит дорога.
Немного яда. Совсем немного…

22 сентября 1992 г.

 

Уже не слышно песнопений…

Уже не слышно песнопений
Коварным, мстительным богам.
Вдали от жертвоприношений
И от неоновых реклам,
На пепелищах поселений,
На старых кладбищах времен
Мой светлый дух, мой добрый гений
Удержит мой последний стон.
Среди бушующих сомнений,
На перекрестках, в тупиках
Я буду жить водой весенней
В вечнозеленых родниках.

18 сентября 1992 г.

 

Великая Армада

Удачу носит белый аист
На крыльях золотого дня,
И расступаются, склоняясь,
Моря перед лицом огня.

К чертям помехи и преграды!
Попутный ветер, трубный зов —
Непобедимая Армада
Неповоротливых судов.

В гранит вонзенная эспада.
Туманы. Мили. Острова.
«Непобедимая Армада» —
Полузабытые слова.

Кровь. Гарь. Взбесившееся стадо.
Заветным дном открылся рай.
Прощай, Великая Армада.
Непокоренная, прощай.

16 сентября 1992 г.

 

Досталось мне допить чужое время…

Досталось мне допить чужое время.
Чужая осень бьет в колокола,
Чужая ночь заносит ногу в стремя,
Чужую юность выбив из седла.

Так вышло, так совпало — выпал жребий,
И в грудь мою уперлось острие.
Но сладко уходить, прочтя на небе,
Что все чужое — все-таки мое.

15 сентября 1992 г.

 

Где-то играют свирели

Где-то играют свирели,
В осень летят журавли.
Мы песни свои недопели
На синих просторах Земли.

В мир вышли вместе со всеми,
Но так уж нам не повезло,
Что наше горячее время
Пустое седло унесло.

Но с каждым мгновеньем чудесней
Мы струны натянем свои
Для неувядающей песни
О вечнозеленой любви.

27 июля 1992 г.

 

В тот день, когда мы вознесемся…

В тот день, когда мы вознесемся,
В тот день, когда придем к Отцу,
Такое ласковое солнце
Прижмет нас к доброму лицу.

И будет горная печаль
Хранить покой своих снегов,
И изумрудная скрижаль
Расплавит истину в любовь…

27 июля 1992 г.

 

Отблеск

Пепел сигарет. Колокольный звон.
Погасите свет и ступайте вон.
Я накину плед, выйду на балкон:
После стольких лет — вот он, Рубикон!

Я, единый сын четырех ветров,
Месива лавин, ярости костров, —
Я всегда один, я всегда готов
В сети паутин, в свежесть парусов.

Колыханье штор. Темное окно.
Ликованье гор, красное вино,
Золоченых шпор лязганье слышно,
И глядит в упор призрачное дно.

Вот она, мечта сорока веков:
Вольные стада мертвых пастухов!
Черная вода — ключ моих замков:
Шаг — и навсегда свежесть парусов…

Июль 1992 г.

 

Я видел всё

От демонических испанок
До полногрудых русских баб,
От толкователя Корана
До заклейменного раба —
Я видел всё…

От прозябающих поэтов
До коронованных глупцов,
От ненадетых туалетов
До изоржавленных оков —
Я видел всё…

От первоклассных рестораций
До третьесортных кабаков,
От герардесковых палацци
До хижин бедных рыбаков —
Я видел всё…

От гениального невежды
До прорицающих сивилл,
От обезумевшей надежды
До ненавидящей любви —
Я видел всё…

От ненавязчивых советов
До откровенной клеветы,
От светлых дум анахоретов
До голливудской суеты —
Я видел всё…

Как погибает королева,
Простясь с прекрасной головой…
Но я не видел одного:
Не видел праведного гнева.

29 июня 1992 г.

 

Город, в котором я умер

Я знаю, есть дом, где меня ждут,
Я знаю, есть сад, в котором живут
Земные плоды небесной любви,
И птицы восторженно славят Творца;
И даже blue devils бессонных ночей
Не бросят меня в водопад облаков,
И черная желчь не зальет рекой
Город, в котором я умер.

Мигают, желты, светофоров глаза,
Сереет восток, и спят фонари.
Усталый асфальт, ночная вода
Под черным мостом, под кружевом звезд,
Пустынные площади, летний покой,
Теплая ночь над холодной травой —
Таким когда-то я видел тебя,
Город, в котором я умер.

31 мая 1992 г.

 

Мой гений — скорбный дух Луны…

Мой гений — скорбный дух Луны.
Дрожат, его почуяв, свечи.
Его творенья неземны;
Он одинок — и вечен.

Дух седины и тишины,
Его движенья не слышны,
Как дуновенье света.
Мой гений — ласковые сны;
Его мечта — не знать ответа…

10 мая 1992 г.

 

Под фиолетовым дождем…

Под фиолетовым дождем,
По мокрой взлетной полосе
Я исчезаю в мир иной,
Где ангел мой всегда со мной,
Где нет людей таких-как-все
Под фиолетовым дождем…

И эта золотая мгла
Поит тревогою покой,
В котором мы — и я один,
И шум дождя, и гул турбин,
И жизнь моя, и ангел мой,
И эта золотая мгла…

Со звезд слетевшую любовь
Накрыло черное крыло.
Простит ли Бог, что я не смог,
Не захотел, не уберег,
И что в пучину унесло
Со звезд слетевшую любовь?

14 марта 1992 г.

 

Lucifer

Где небосклон голубовато-сер,
Где запах утра в сладкой неге замер,
Сияет одинокий Люцифер —
Прекрасный ангел с грустными глазами.

Он знал Эдем и логово зимы,
И Богом, и диаволом отринут,
Носитель света в лабиринте тьмы,
Посланец ада в светлый лабиринт.

Навечно между небом и землей,
Где день и ночь касаются щитами,
Он обречен быть утренней звездой —
Прекрасный ангел с грустными глазами…

16 декабря 1991 г.

 

Когда уснет закат

Когда уснет закат, Вы не зажжете свечи,
Вдыхая тихий, мягкий полумрак.
И вечер упадет, как шаль, на Ваши плечи,
И Вы вздохнете — тихо, просто так.

Вам так спокойно здесь, в мерцаньи снегопада,
Где нет людей, трамваев и проблем.
Вам так свободно здесь, и ничего не надо —
Лишь в декабре остаться насовсем.

Остаться насовсем, где бархатное небо,
Остаться здесь, руками ночь обвив,
И быть со мной вдвоем в тиши ночного снега,
И быть со мной в покое и любви.

1 декабря 1991 г.

 

Не дождавшись весны, запер двери…

Не дождавшись весны, запер двери и грязною глиной
Я замазал все щели, все дыры от тех, кто глядят,
И, открыв бутылку, я выпустил Чёрного джинна,
И лачугу мою в тот же вечер замёл снегопад.

Угорая в чаду, полупьяный (порой полутрезвый),
В одиночку с собой, с Чёрным зверем своим тет-а-тет,
Как в сугроб, как в огонь, как на рельсы, я бросился в бездну
И кружил, точно снег, — я искал свой завьюженный след.

Подхватили меня, изможденного, руки Господни —
Ещё день, ещё два обождать, и пошёл бы ко дну —
И подняли, любовно храня, изо рта преисподней,
И открыли глаза мне, и в сердце вдохнули весну.

Я оттаял, я ожил, я вышел из тёмной лачуги.
Чёрный демон, напротив, рассыпался, сгинул, зачах.
Распустились цветы в небесах — твои нежные руки,
Заискрилось мне солнце в твоих долгожданных глазах…

31 октября 1991 г.

 

Почему так бледнеет закат…

Почему так бледнеет закат,
Как веревка на шее моей?
Почему от утерянных дней
Незажившие раны болят?

Где вы все? Вы, друзья и враги?
Я устал от страданий без слёз.
Мой охрипший и сдавленный SOS
Заглушается воем пурги.

Что стучаться в закрытую дверь?
Что царапать до крови звонок?
Что долбить каблуками в порог? —
Не откроются двери потерь.

О, как больно седеет душа!
Ей так хочется быть молодой,
Но уходят года чередой,
Мою душу за сердце держа.

И опять ненавистной зиме
На съедение сердце отдам,
И измучит меня по ночам
Это страшное слово «jamais»…

6 октября 1991 г.

 

Трисвятое

Не то воет,
Не то алчет,
Не то тоскует
Мой верный пес.
Не то ноет,
Не то плачет,
Не то горюет
Мой алконост.

Я им донят.
Душа дремлет,
Из окон дует
В бойницы глаз.
А он гонит,
А он треплет,
Как будто чует
Последний час.

Пускай гложет
Мой бес цепкий,
Немилосердный,
В последний раз.
Святый Боже,
Святый Крепкий,
Святый Бессмертный,
Помилуй нас!

25 июля 1991 г.

 

Я ищу выход из клетки тела…

Я ищу выход из клетки тела,
Но тело скорчилось омертвело,
И я ищу выход в стеклянных глазах,
Я ищу выход в сжатых губах,
Я ищу выход в разбитых мозгах,
Но выхода нет, есть только страх.

Я должен спеть, да, я должен спеть,
Иначе смерть, да! — иначе смерть!
Я должен завыть, хотя бы завыть,
Иначе порвется последняя нить,
И тело мое горячей слезой
Капнет с неба на серый асфальт…

И эти пальцы уже не мои,
И эти руки — уже не руки,
А просто остатки дурных сновидений,
Повисшие на усталых плечах
Чужого тела, которое еще
Совсем недавно было моим…

27 июня 1991 г.

 

Любовница Ветра

Ветер сдувает пену с заката,
И ты, обжигаясь, глотаешь свободу.
Сегодня просторы тебе покорятся,
И травы почтительно поклонятся,
И звери тебе поцелуют ноги:
Сегодня ты — любовница Ветра!

Надкусишь спелое яблоко солнца —
И звезды в твои посыплются руки,
И даже сверчок сегодня подвластен
Твоим глазам, озаренным свободой:
Сегодня ты — любовница Ветра!

Ночной флейтист заиграет нежно
Мелодию призрачного дыханья,
Ночной барабанщик в такт загрохочет
Ударам сердца Актеона,
Попавшего в полнолунную полночь
И увидевшего любовницу Ветра,
Царицу просторов и птичьих крыльев…
Так пей же, царица, слезы свободы,
Сегодня ты — любовница Ветра!

6 июня 1991 г.

 

Свет погас. Отворились ворота…

Свет погас. Отворились ворота
Позабытых младенческих снов.
Если б знать, провожая кого-то,
Что когда-нибудь встретимся вновь!

Но надежда с последним вагоном
Укатила куда-то на юг,
Потерявшись вагонно-зеленым
И платочками машущих рук.

Свет погас. Отворились ворота.
В этих снах хорошо и легко.
Каждый раз, провожая кого-то,
Уезжаю и сам далеко.

Зерна памяти вьюгой растерты,
Так — растертые — меньше болят,
Но вокзалы и аэропорты
Никогда меня не утолят.

Не смогу на коротком веку я
Побывать везде, где хочу.
Без романтики, тихо тоскуя,
Хоть куда-нибудь, но — улечу!

7 апреля 1991 г.

 

Я искал судьбу — и вот она…

Я искал судьбу — и вот она,
В чисту тряпочку замотана,
Кнут поднял моих коней на дыбы.
Но увы, уже замётано;
Молоточек стукнул: «Продано!» —
И стою я в стороне, без судьбы…

25 февраля 1991 г.

 

Кто повстречался с ностальгией…

Кто повстречался с ностальгией,
Не разлучится с ней вовек.
И будут радости другие
Ронять с ветвей кипящий снег,
Но те — былые, дорогие —
Оборотятся грустью вех,
Крестов, стоящих у обочин,
Зарубок на деревьях лет,
И будут язвы червоточин
Слюнявить память: туз, валет…

Тем, кто ушел, пути открыты
Туда, куда возврата нет,
И день счастливый, но забытый,
И день, мучительно прожитый,
В заветный впишутся билет…
Минут мука польется в сито:
Перемололась твоя жизнь,
Мука готова. На, держи!
Вернулось всё. И, слава Богу,
Всего, что было, — понемногу:
Манящий трепет полнолуний,
Любовь, восторг, рассветный звон,
И пена волн — морских шалуний,
И друга крепкая ладонь.

Но тех, кто жив, — тех гложет жаль,
Словно чума во время пира.
Вот бес над ухом зажужжал —
И снова кажется Эльвира…
Зачем? Четыре года сна,
Четыре выстрела тоскою,
Четыре жизни жить изгоем,
Чтобы вернулась тишина?
Но «тишь да гладь» — удел нормальных,
Всеобще-серых и слепых,
Да манекенов, ваз хрустальных —
Ненужных, блёклых, никаких
(Прости, Владимир: твой прием.
Но ты, надеюсь, не в обиде).
Мир за спокойствием не виден,
И так проходит день за днем…

8 ноября 1990 г.

 

Мне сегодня вернуться на Север…

Мне сегодня вернуться на Север —
Значит шагнуть под колесо Фортуны:
Увидеть, встретиться с мгновенным счастьем
И быть раздавленным адской тяжестью.

Ложь, что от счастья не умирают!
Еще как умирают, уж вы поверьте.
Счастье в сто крат опаснее горя,
Ибо оно убивает сзади.

17 мая 1990 г.

 

Еще один à part…

Еще один à part —
И я уйду со сцены,
Без лавров, без фанфар,
Спокойно и смиренно.

Отмерены шаги,
Расставлены акценты.
Достанутся другим
Цветы, аплодисменты.

Я встану над рекой,
С моста швыряя в воду
Закаты, пеленой
Обнявшие природу.

Всплывет со дна мечта
Безвестного паяца,
И чудные врата
Со звоном отворятся…

6 мая 1990 г.

 

Дождем насквозь обсосан облик сосен…

Дождем насквозь обсосан облик сосен,
И я дал волю совести вести.
Уже октябрь. В закат уходит осень,
И смрадный ветер до поры утих.

Пусть исподлобья смотрит чернолесье,
Я не боюсь ни призраков, ни снов.
Мне не страшны дурные чары, если
Сам Бог читает кровь моих стихов.

И я спокоен среди мрачных грез:
Мой покровитель — Иисус Христос.

9 марта 1990 г.

 

Кровоизлияние в душу

Темно. Я зажат в кулаке Люцифера.
Еще немного — и светлая бездна:
Падение в вечность, сквозь мысли и страсти.
А впрочем, кто знает!
Кто знает, кто знает…
Пока что темно: я в руках Люцифера.
А вы, восхищаясь метафорой броской,
Не слышите крика, не слышите стона,
И болью бумага не жжёт вам ладони:
Имеющий уши да не услышит.
Так нужно.
Я вам говорю: да, так нужно!
Пусть кажется блефом хрипение в небо
Того, кто зажат в кулаке Люцифера, —
Подумаешь, хрип!
Не хриплей сотен хрипов,
Затихших ранее в светлой пропасти.

3 декабря 1989 г.

 

О счастье

Ищите синюю птицу по свету!
Ловите, кому не хватает мудрости
Всмотреться в себя
И увидеть ее
Внутри.

23 ноября 1989 г.

 

Прокрустово ложе

Дело к вечеру. Дом у дороги.
Зазывает огнями он.
Я бы спать не ложился, узнав,
Что сулит этот дьявольский сон.

Был хозяин чертовски радушен,
Не сработали шесть моих чувств.
Я зашел в этот дом у дороги
И не знал, что хозяин — Прокруст.

Я попался, как глупый кутенок,
Не успел ни понять, ни вскричать.
Вот лежу и сквозь поры вдыхаю
Окропленную кровью кровать.

В тело въелись тугие веревки.
Боже, боже, за что же ты так?
Неужели мне в корчах и муках
Помирать во дворе, без креста?

Я сквозь зубы стонал и ругался,
Представлял себе костный хруст.
Ну чего с наслаждением медлит
Этот рыжий мясник Прокруст?

Почему он стоит задумчиво
И растерянно щиплет ус?
Ну зачем он, зачем он медлит,
Этот висельник, рыжий Прокруст?

Вот он тряпочкой протирает
Нержавеющий, острый нож.
Вот идет ко мне… Боже, боже,
Пропаду, пропаду ни за грош!

Что такое? Ослабли путы,
Улыбается рыжий тать:
— Ты, дружок, — говорит, — ни короче,
Ни длиннее, чем эта кровать…

19 ноября 1989 г.

 

Плач во льду

Горько. Горько. Холодно мне.
Ох, холодно —
Изнутри.
Две беды друг за дружку попрятались — мол, одна.
Ну да что ж, заходи, только дверь затвори…

Хорошо на дворе, только холодно мне.
Лёд на мне,
И могильной плитой придавило мне сердце.
Нет меня. И людей
Тоже нет.
Только ветер заходится бранью за тощею дверцей.

Нет меня. Горько, горько —
Ни стихов, ни людей,
Только стужа железными сцапала пальцами сердце моё.
Половицей скрипя, уступаю дорогу беде
И ловлю своим телом копьё.

Горько. Горько. Холодно мне,
Ох, холодно!
Нет ни света, ни ходу.
Пусть мне ветер хрипит, но не зелено — молодо!
Сам я в прошлое время душою ныряю,
Как в воду.

Под теперешний лёд, в глубину
Океана веков —
Не дай бог, там останусь, в плену
Покаянных стихов.

Горько мне, горько. Холодно мне…
Может быть, подкуплю сатану,
Удержусь хоть во льду,
А скорее, останусь на скрытом эпохами дне,
Напоследок нырну —
И не ждите, обратно уже не приду.

Горько. Горько мне. Солнца нет.
Не осталось от прежнего мира ни капли тепла,
И оно с каждым часом всё больше и больше в цене.
Две беды мои чёрную пьют — аж бутылки летят со стола…

Ветер голос сорвал
И к чертям теперь шлёт меня шёпотом.
Но за что же, за что? За шальные слова?
Иль за Север, за то, что мы с ветром скакали галопом там?

Леденеют в мозгу злые мысли, под содранной
Стужею кожей.
Нет меня.
Горько.
Холодно, холодно — нет меня.
Ветер смолк — изнемог —
И я верю, что солнце поможет,
Если сбросит одежды и кинет кусочек огня…

8 ноября 1989 г.

 

Когда всё небо в голубых разводах…

Когда всё небо в голубых разводах,
И солнце вдруг свернёт навстречу мне,
Я чувствую небесную свободу
И чудный запах в душной пелене.

Но как ужасно в радостном светиле
Увидеть одинокий, злой фонарь,
И в человеке, умном и всесильном, —
Бесстыдную и алчущую тварь!

Или в забитой, грязной собачонке
Вдруг разглядеть и душу, и тепло,
А не паршивую да лающую звонко,
Лишь о жратве мечтающую плоть.

Я рад тому, что не утихло пламя,
Что небо светится святым огнём.
Поэт не тот, кто говорит стихами,
А тот, кто звёзды может видеть днём.

5 октября 1989 г.

 

Комментарии

Кстати
22.10.2014 г., 09:32

По этим стихам можно составить биографию автора.

Александр
03.05.2017 г., 01:33

Спасибо за стихи.

Добавить комментарий