1
Что-то будет, гляди, что-то будет! –
В смертной муке ревет, содрогаясь,
Отраженный в небесном блюде,
Умирающий Вечный Хаос.
Что-то будет, гляди, что-то будет! –
Вечность рушится в дым, задыхаясь.
Что-то крутит, гляди, что-то крутит
Добела раскаленный Хаос.
Что-то будет, гляди, что-то будет! –
В небе Солнце летит, кувыркаясь.
Затрясло, как дрожащий студень,
В дикой муке хрипящий Хаос.
Что-то будет, гляди, что-то будет! –
Хаос рвется звериным воем.
Что-то крутит, гляди, что-то крутит
Его черною головою.
Что-то будет, гляди, что-то будет! –
С неба жженою тьмою веет.
Отраженный в небесном блюде,
На востоке зарделся свет!..
2
Скорбели нимфы, плакал ветер в облаках,
А цепи ржавели на жилистых руках…
Невиданный, божественный огонь
Вспугнул в пещерах полчища теней,
И чья-то опаленная ладонь
Из полумрака вывела людей.
Оттаял ком обледеневших пут.
Вскричали люди: «Ну, теперь живем!» —
И даже не спросили, как зовут
Того, кто вздумал так играть с огнем.
А Прометей вернулся на Олимп,
Где ждал судья в предгрозовой тени,
И не был слышен чей-то горький всхлип
Меж возгласов: «Распни его, распни!»
И эхом отозвался звон цепей,
И молния пронзила небеса,
Но гордый, непокорный Прометей
Не опустил испуганно глаза…
Орлиный клюв на клочья рвет живот,
Пульсирующий болью — только тронь,
Но верьте, верьте: цепи разорвет
Невиданный, божественный огонь!..
3
Нам долго не везло. Измотаны вконец,
Болтались почем зря в штормах да ураганах,
Не видя ни добычи, ни золота колец,
Лишь бурые мозоли да ругань капитана.
Но боги помогли: прибило к берегам,
Где дивного юнца мы вскоре захватили.
«Глядишь, богатый выкуп сулит удача нам!» —
Воскликнул капитан, и к вечеру отплыли.
Я правил на корме. Дул ласковый Зефир.
Душа моя в груди, как птица, щебетала.
И волны заиграли тысячами лир:
«Вперед, друзья, вперед! Удача ждать устала!»
Сказал нам капитан: «Лишь стадий до земли,
Не ровен час, сбежит — вон к мачте привяжите!»
Но путы, как вода, на палубу стекли…
О горе, капитан, он — светлый небожитель!
Лишь хохот мне в ответ раздался над волной,
И чуть затрепетал пиратский гордый парус,
И берег замолчал тревожной тишиной,
И юноша стоял, спокойно улыбаясь.
Вдруг мачты расцвели и обвились плющом,
И полилось вино с пречудным ароматом,
И пленник наш взмахнул малиновым плащом,
Оборотился львом и кинулся к пиратам.
Растерзан капитан. Команде не спастись —
Попрыгали за борт отчаянно, не смело.
«Не бойся, — сказал тот, — я бог, я Дионис,
Сын громовержца Зевса и Семелы».
4
Не сны ли по ночам горят и стонут?
Взаправду это было или снится? —
Проехаться в отцовской колеснице
Приспичило однажды Фаэтону.
А что же боги? Боги ж тоже люди,
И Гелиос поддался уговорам,
И трижды беспощадно крикнул ворон
Извечное «Глядите, что-то будет!»
Взаправду это было или снится?
По колее привычной покатила
Небесная, неведомая сила,
Почуявшая смертного возницу…
Не слышат кони криков Фаэтона
И знай себе летят по небосводу
То к Рыбам в их чернеющую воду,
То к пасти Льва, то к жалу Скорпиона.
Узды как нет, и из ночных просторов
К земле спустились золотые кони,
И вот земля, как сны, горит и стонет,
Пылают горы и кипят озера…
Но Громовержец грозно сдвинул брови,
И молния разбила колесницу,
И жизнь потекла слюной воловьей…
А может быть, все это просто снится.
5
Гера тихонько, на цыпочках вышла из Зевсовой спальни
И, подошедши к богам, у дверей ожидавшим ее, —
«Дрыхнет, — сказала, — вовсю, как Морфей, после ночи бессонной.
Истинно вам говорю: дома он не ночевал!
Зевс, громовержец и тучегонитель эгидодержавный,
Шастает к женщинам смертным, как самый последний сатир.
Царь и отец наш, готов волочиться за каждою юбкой!
Истинно вам говорю: это великий позор!
Кто, как не он, лег на ложе с Семелою, дочерью Кадма?
Кто, как не он, просочился к Данае дождем золотым?
Кто, как не он, был с Эгиной, Алкменой, Европой и Ледой?
Истинно вам говорю: надо другого царя!
Надо такого царя, чтоб не бегал за всякими Ио,
Не обращался быком, что Европу унес на спине,
И чтобы эллины не потешались над Зевсом всесильным,
Глядя, как он из быка вдруг превратился в козла.
Да, и не хмурьтесь! — в козла, похотливого, грязного зверя!
Что ж, олимпийцы, решайтесь — он выйдет сейчас из дверей,
Дружно мы скажем: «Довольно держать, недостойный, эгиду!
Светлый Олимп не для тех, кто изменяет жене!»
Двери бесшумно открылись божественной опочивальни.
Вот Громовержец всесильный косматою бровью повел…
Гордо и грозно глядел он, и Гера с почтеньем сказала:
«Доброе утро, о Зевс!» — и поклонилась ему.
6
Ты говоришь, что боги — это миф.
Ты молод, несмышлен, самолюбив.
Что видел ты? — сплошные кутежи.
Послушай и поверь мне, старику:
Я видел много на своем веку
И лгать не буду — стар уже для лжи.
Давным-давно, совсем еще мальцом
Я как-то заплутал в лесу густом.
Вдруг слышу: где-то нежная свирель
То плачет голосистым ветерком,
То зазвенит хрустальным ручейком,
То засвистит, как стая легких стрел.
О, эти звуки хрупкой красоты!
Я рвался им навстречу сквозь кусты,
Но замер я, лишь только добежал:
Сам бог лесов, косматый старый Пан
Стоял, как царь, в спокойствии полян
И двери счастья миру открывал.
Закончил Пан, и заиграл другой,
Дотоле скрытый тенью и листвой.
Величественно струны тронул он…
Я присмотрелся, я его узнал
И задрожал, от страха задрожал —
Послушай! — это был сам Аполлон!
Его игра была игрой царей,
Сам Громовержец наслаждался ей,
Но чаща леса — это не дворец;
А Аполлон, гордыней ослеплен,
Решил, что Пан смущен и побежден,
И что удел его — пасти овец.
«Послушай, козлоногий бог лесов,
Ступай пугать, как прежде, пастухов,
А услаждать сердца оставь другим», —
И, усмехнувшись, Аполлон исчез,
А Пан унес свою обиду в лес,
И вскоре стихли и его шаги…
Давно ушли былые времена,
Бессмертных не увидеть больше нам,
И небо год от года всё серей.
Ты говорил, что боги — это миф,
Но где-то в рощах для печальных нимф
Еще играет нежная свирель…
1991 г.
Добавить комментарий